— Но вы уже навязались, дорогая, — резонно заметила женщина. — Кажется, мы обе летим на Лехенду. А если я вас сейчас прогоню, то буду чувствовать себя еще большим чудовищем, чем показалась вам. Обычно я не такая необщительная, но сейчас занята своими проблемами и нагрубила вам, чего со мной обычно не случается. Может быть, попробуем еще раз с самого начала? Я Моника Перриман.

Обескураженная давешним отпором, Анита смотрела на попутчицу, не сразу поняв, для чего та протянула руку. Потом от души улыбнулась, протягивая в ответ свою.

— Анита Херст. Если вы не захотите разговаривать, то и я не буду. Я просто буду рядом с вами.

— Вы же не привыкли быть одна, а? — проницательно посмотрела Моника Перриман.

— Нет, — ответила Анита, и ее глаза, помимо воли, наполнились слезами. — Не привыкла.

— Сначала чай, — сказала Моника Перриман, беря Аниту под руку и легонько подтолкнув ее вперед. — Нам надо кинуть монетку, чтобы решить, кто начнет первой, — загадочно прибавила она.

— Первой? — не поняла Анита.

— Ну да! Облегчать душу. Скидывать бремя. Пожалуй, я схитрю и воспользуюсь преимуществом возраста. Мне не терпится поведать свои беды в ухо незаинтересованного и неболтливого человека. Вы не болтливы, мадемуазель?

— Думаю, нет, — ответила Анита. — Хотя меня давно никто не проверял.

Женщина едва слышно вздохнула:

— Я дура, потому что не держу свои проблемы в себе. Подождите, я возьму чай. Здесь самообслуживание, так что вы пока займите столик.

Моника Перриман сняла перчатки. Широкие ладони, пальцы короткие и толстые — на таких кольца смотрятся плохо. Обручальное кольцо было широким, с большим количеством граней, но Аниту заворожило другое, с рубином.

— Да, оно довольно милое, — произнесла Моника Перриман. — Я бы дала вам его померить, но снять его не так-то просто. Если меня когда-нибудь попытаются ограбить, то хотя бы кольца останутся при мне. — Она растопырила пальцы и пренебрежительно на них посмотрела. — Единственное место, которое меня не раздражает набранным весом! — У нее была довольно странная, немного сухая манера говорить, к которой Анита начала постепенно привыкать. Кто же сделал ее такой циничной, из-за кого в уголках рта залегла горькая складка, а в карих глазах застыла печаль? Она посмотрела на Аниту.

— Не хотите услышать совет женщины, которой досталась нелегкая жизнь? — Она кивнула на обручальное кольцо Аниты. — А я вижу, вы уже выбрали себе мужчину. Так вот. Принимайте его таким, каков он есть. Не вступайте в брак с беспечной мыслью, будто вы сможете переделать мужчину, потому что скорее всего вам это не удастся. К тому возрасту, в котором вступают в брак, мужчина уже более или менее сформировался в своих привычках. И если они не похожи на ваши, уничтожьте письма и верните все подаренные им безделушки, пока дело не зашло дальше и подарки не стали чаевыми, которые набираются за годы подчинения его воле и потакания его глупому эгоизму! — Моника Перриман сжала губы и на миг, кажется, ушла в себя. — Теперь все они мои, что бы ни случилось. Об этом я позаботилась. — Она замолчала, чтобы отхлебнуть чая и взять себя в руки. Держа в ладонях чашку, она продолжала почти умоляюще:

— Не делайте такой ошибки — не слушайте его обещаний. Три года, говорил мой муж. Попробуй прожить на Лехенде три года, и, если тебе не понравится, мы найдем место, которое ты полюбишь. Хорошо, сказала я. Через три года я сказала: «Я привыкала к этому острову за эти три года, и он мне не нравится. Давай уедем». «Еще годик, любовь моя! — упрашивал он. — Дела идут не так уж хорошо». Едва ли что-то переменилось и за десять лет! «Ты же не хочешь, чтобы я все бросил, когда дела пошли лучше? Бросить труд всей моей жизни! Это невозможно! Поезжай навести сестру, — предложил он. — Сравни ее жизнь со своей и не возвращайся, пока твое настроение не переменится».

— Значит, — перебила ее Анита, — вы ездили к своей сестре?

— Да. И сравнила… сравнение оказалось не в нашу пользу. Ведь муж сестры всю свою жизнь проболел и не мог обеспечить семью. Но, знаете, что касается счастья, взаимопонимания друг друга и духовного единения — эта пара даст нам сто очков вперед.

— Но вы все же возвращаетесь к мужу?

— Нет, дорогая! — Моника тяжело вздохнула. — Я ухожу от него! — Она, совершенно удовлетворенная, откинулась на спинку стула, словно сказать такое чужому человеку было большим достижением. — Вы же знаете эту классическую шутку: я пришел сказать, что не приду. Ну вот, и я возвращаюсь сказать, что не вернусь. Конечно, могла бы написать письмо. Даже почти написала его. Но сестра убедила меня не пользоваться выходом, к которому прибегают только трусы. Она сказала, что я должна лично объясниться с Клодом. Так что вот она я! А теперь, дорогая, вы должны мне пообещать, что не проболтаетесь об услышанном ни одной живой душе. Я рассказала вам все это, чтобы облегчить душу. И все! Клод Перриман во всех смыслах прекрасный и добрый человек, рачительный хозяин. Я говорю это потому, что, насколько я понимаю, вы, может быть, станете у него работать. В конце концов, на острове он — главный наниматель, и я не хочу с самого начала поселить в вашей душе предубеждение против него.

— Нет, я не собираюсь там работать.

— Я так почему-то и подумала, но не была уверена. Если вы встретитесь с моим мужем еще где-нибудь, на каком-то общественном мероприятии, полюбите его. Мы оба с ним хорошие люди, но оба встретили не того человека на своем пути и не должны были влюбляться друг в друга. Ну обещайте же мне, пожалуйста!

— Конечно, обещаю!

— Спасибо. Интересно, что же так долго задерживает Рока Беннета? — Моника взглянула на часы. — Он безобразно опаздывает. — Она улыбнулась и прибавила: — Впрочем, как всегда.