— Радость интересной беседы за уставленным лакомыми яствами столом, — сказала Фортуната, — я люблю, только если делю ее с другом. В Кальяри я, не считая общества Фьяметты, обедала большей частью одна. Поэтому сегодня мне все показалось куда более вкусным, чем обычно, и если вы пробудете здесь некоторое время, то прошу вас составлять мне компанию как можно чаще.

Она наполнила бокал и, подняв его, сказала гостю:

— За нашу дружбу! Бант цвета надежды скрепил ее, — продолжала она. — И я надеюсь, ни бант, ни дружбу я больше не утрачу.

Ринальдо поцеловал ей руку и прижал к своему сильно бьющемуся сердцу. Их взгляды встретились, их губы безмолвно соприкоснулись. Но тут с громким треском из бутылки с шампанским вылетела в потолок пробка. Они вздрогнули, посмеялись и вот — лежат в объятиях друг друга.

Она сказала:

— Почему я уже в первые минуты нашего знакомства так быстро предаюсь любви… не знаю, что влечет меня к тебе столь внезапно! Не злоупотребляй своей непонятной властью. Ты можешь сделать меня несчастной, но себя тем самый не осчастливишь… Я чувствую, я догадываюсь, что ты, быть может, сейчас обо мне думаешь, но… клянусь тебе!., ты ошибаешься. Я полюбила тебя, как только увидела. Любовь, такая как моя, дает и берет не рассуждая. Мгновения моей любви настали, и теперь они останутся со мной и претворятся в вечность. Клянусь всем для себя святым, я нашла тебя и никогда не расстанусь с тобой. Тебя можно у меня только вырвать. Добровольно никогда не отдаю то, что я с таким пылом обнимаю! Будь целиком моим и возьми все, что я имею. Мою душу я передаю тебе своими поцелуями; отдай мне твое сердце!

Шум в прихожей вынудил их разомкнуть объятия. Вошли служанки, убрали со стола, Ринальдо ушел в другую комнату.

В раздумье присел он на диван. Как же близко был он к вожделенному счастью! Фортуната рождена для любви. На это способна только женщина, редко — мужчина. Любовь — это бокал, наполненный пенящимся шампанским. Вином следует наслаждаться, пока оно пенится, — так и с любовью… Кто пьет осторожно, тоже получает наслаждение, но никогда не познает всепоглощающего опьянения любви.

Любовь исчисляется мгновеньями и возмещает убытки дней будущих за счет дней настоящих. Радости нашей жизни висят на тонюсеньких ниточках, и тем не менее привязывают очень крепко…

Вошла Фортуната.

— Теперь ты знаешь, как я могу любить, — сказала она. — От тебя я только требую, чтобы ты так любил меня, как ты способен любить. Преданность — это женщина, она вечно ссорится со своим легкомысленным супругом и повелителем.

— Ты, стало быть, считаешь, что верная любовь у нас, мужчин, обесцененная монета?

— Хоть и не обесцененная, но отчеканенная собственноручно. Что дают мужчины, то можно тут же разменять.

— Фортуната во власти чувствований!

— Она во власти человека, которому сию секунду доказала, что любит его.

— И любить будет?

— Клятв я не даю, но вот тебе слово корсиканки: да, и будет!

— Ты — корсиканка?

— Это и привело меня в Сардинию. Мое отечество стонет под бичами французов. Для каждого сердца, в коем живет любовь к свободе и отечеству, судьба заготовила отточенные кинжалы. Я — всего-навсего женщина, но если бы могла спасти отечество, я бы не пожалела своей крови, своей жизни, своей свободы. Я бы хотела умереть в цепях, в самой мерзкой темнице, только бы вправе была воскликнуть: Корсика свободна! Я из рода Дзондарини. Уже под знаменами Теодора за свободу отечества сражался мой прародитель. Мой отец пал на поле боя, мои братья с честью и славой легли костьми за свое отечество. Моего жениха злодейски убили французы, а я… стала беженкой.

— А почему ты бежала с Корсики?

— Слушай! Общество единомышленников поддерживало связь с союзом, основанным в Сицилии для освобождения Корсики. Во главе этого союза стоял благородный князь Никанор…

— Князь Никанор?

— Так он себя называл. Его рожденье остается тайной.

— Он жив?

— Не знаю. Он хлопотал за корсиканцев. Один достославный человек должен был возглавить спасителей моего отечества…

— Кто был этот человек?

— Это был Ринальдини. Но он погиб. Распался союз в Сицилии, предана наша тайна. Я, деятельный друг этого союза, успела вовремя сбежать и приехала сюда.

— Так ты не знакома с князем Никанором?

— У меня есть его портрет. Его самого я никогда не видела.

Фортуната поднялась, вынула из шкатулки портрет, и Ринальдо узнал старца из Фронтейи. Фортуната внимательно смотрела на него. И он выдал себя, сам того не желая и не подозревая.

— Ты его знаешь! — воскликнула Фортуната.

— Что? — удивился он.

— Ты же знаешь старца из Фронтейи?

— Фортуната! Я его знаю.

— И себя самого?

Она подала ему еще один портрет. Его собственный!

— Ах, меня повсюду преследует мое собственное лицо, — вздохнул он, возвращая портрет. — Возьми назад свои обещания!

— Никогда! Я знала, кому даю их.

— Несчастная!

— Я знаю Олимпию, Лауру, Дианору…

— Ни тебе, ни им я не могу дать счастья!