– Нет, Чичко. Знаешь, я передумал. Ты недостоин его. Ты же обыкновенный нытик, интеллигентишка. Роман! Гениальность! Месть! Тьфу. Патриарх, владеющий Книгой Рафли, должен быть хладнокровен, целеустремлен и бесстрастен. Ирина, иди сюда. Я отдам ее тебе. И даже помогу распотрошить Рыкова.

Ирина растерянно оглянулась на Чичко.

– Иди-иди, – подбодрил он. Наверное, думал, что отнять Кодекс у женщины будет проще. Неужели считал меня абсолютным идиотом?

Когда Ирина приблизилась, я заставил ее надеть ранец. Оттолкнул. Чичко дернулся к ней, но тут же замер. Глубокое, как самая глубокая здешняя топь, дуло «Моссберга» смотрело ему в грудь.

– Свинец, – сказал я. – Серебро. И ртуть. Адская смесь, лейтенант, просто адская. Пять пуль по сорок граммов каждая. Итого – полфунта самого губительного на свете и во тьме вещества. Сделай один шаг, упырь, и я превращу тебя в пар. Кстати, очаровательные сапожки. Когда сдохнешь, подарю их одному знакомому педерасту. Он наверняка будет счастлив. Дьявол, да я мечтаю, чтоб ты пошевелился.

Тем временем Ирина крошечными шажками двигалась к лежащему поодаль продолговатому предмету, укрытому моим старым кожаным плащом. Казалось, кто-то осторожно тянет женщину за невидимую веревочку, и она чувствует это, но сопротивляться не в силах. С лица ее так и не сошло выражение растерянности. Но не только. Добавилось и что-то вроде детского ужаса.

Из-под плаща выставлялась рука. Указательный палец плавно двигался – подзывая, приманивая. Ирина сделала последний шаг, почти наступив на этот палец. И тогда плащ взвился в воздух, отброшенный стремительным движением, а возле женщины встал подполковник Рыков. Широкий, улыбающийся. Невредимый.

– Ты молодец, Родя, – сказал Рыков и крепко обнял (а по совести говоря, болезненно стиснул) плечи жены. – Не подвел меня. А теперь убей сопляка!

Вот так мне посчастливилось услышать первый в жизни приказ высшего упыря. Да не какого-нибудь свежеиспеченного нетопыря, имеющего пару маломальских клыков в загашнике да пару во рту, а самого настоящего патриарха. Сопротивляться ему – невозможно. Я еще дослушать не успел эту команду, а руки уже начали стрелять. Промахнуться на таком расстоянии казалось нереальным.

Я промахнулся четырежды.

Пятая, последняя пуля сшибла Чичко с ног.

Он шлепнулся на живот, но тут же поднялся на четвереньки и вдруг – словно вывернулся наизнанку. Одежда и повязка с головы разлетелись в стороны сотней грязных лоскутов. Вместо Чичко возникло кошмарное существо. Мертвенно-бледная кожа, сильные конечности с цепкими пальцами-когтями, лиловый кожистый гребень вдоль хребта, гигантские половые органы и толстая, складчатая как у игуаны шея. Головы – не было. Действительно не было. Шея оканчивалась пастью. ПАСТЬЮ. В эту жуткую дыру без труда вошел бы футбольный мяч. Два ряда треугольных зубов двигались в противофазе, будто зубцы газонокосилки. В ярко-алой с желтыми разводами глотке что-то пульсировало. Не то клубок змей, не то десяток языков. Рана от пули – на груди – быстро затягивалась.

Вурдалак обратил пасть к небу, издал пронзительный вой и прыгнул. На меня.

Я встретил его взмахом шашки. Он увернулся. От первого удара, но не от второго. Кончик клинка чиркнул по исполинским гениталиям. Упырь завизжал, сделал быстрый, очень длинный скачок в сторону. Еще один. Повалился, перевернулся на спину и начал с остервенением не то грызть, не то лизать поврежденные органы. Не успел я приблизиться, чтоб довершить дельце, как он вновь оказался на четырех лапах. Прижался брюхом к земле. Омерзительно виляя задом, словно течная кошка, и так же противно мяукая, попятился.

А потом втянул свою шею-пасть в костистые плечи. Чтобы через мгновение, выбросив ее резко вперед, плюнуть.

Клубком не то змей, не то языков.

Когда харкотина врезалась мне в лицо, оказалось, что это – пиявки. Огромные и очень, очень проворные пиявки. Они тут же впились в щеки, в лоб, в губы, а одна – в левое веко. Было больно, было чудовищно больно, точно в лицо мне плеснули кипятком или кислотой. Я сразу потерял ориентацию в пространстве. Выронив шашку, принялся с диким ревом сдирать ногтями твердые извивающиеся тельца паразитов. Казалось, они отрываются вместе с кусками кожи и мяса. Какой-то частицей сознания, чудом сохранившим трезвость мысли, я понимал, что являюсь сейчас легкой добычей для Чичко. Поэтому отступал назад, брыкаясь вслепую ногами.

Упырь все не нападал.

Выцарапав последнюю пиявку, я приоткрыл один глаз.

Чудовище тонуло. Из взбаламученного, покрытого лопающимися пузырями болотного газа «окна» выставлялась только мучительно вытянутая, исполосованная когтями шея с разинутой пастью да судорожно скрюченная кисть.

«Оом-мо-хыыыы», – вырывался из пасти почти человеческий стон.

Рядом, на кочке сидела Мурка и внимательно наблюдала за гибнущим вурдалаком.

– Ты едва не опоздала, девочка, – пробормотал я окровавленным ртом и облегченно улыбнулся.

Мурка неодобрительно скосила на меня глаз.

– Отличная работа! – победоносно заорал Рыков. – Иди сюда, я обниму тебя, Родька!

– С гребаными упырями обниматься… – пробормотал я.

Он услышал и захохотал. Потом резко оборвал смех и повторил, заботливо и душевно, как добрый доктор Айболит, выговаривая слова:

– Подойди, Раскольник. Ты же кровью истечешь. А я запросто остановлю кровотечение. Подойди ко мне.

И вновь тело перестало слушаться разума; ноги сами собой понесли меня к проклятому нетопырю. Глаза залило кровью из ран на лбу, я не видел, куда ступаю, спотыкался, скверно ругался во всю глотку, но шел. Наконец, приблизился. Он сказал: «Замри, мальчик» – и принялся вылизывать мое лицо горячим, мокрым толстым язычищем. Начал со рта и бороды.