Шрифт:
— Успокойся, Андрюша, в чем дело? — перебил его Май- Маевский.
— Я туда не поеду, куда ты посылаешь. Ты знаешь отлично, если кубанцы и терцы не пограбят, так и воевать не будут. Мне нужны винные заводы, поместья, а на чорта сдались красные голодранцы!
Май-Маевский начал успокаивать генерала, а я исподтишка рассматривал этого бандита.
Генерал-лейтенант Шкуро был среднего роста, блондин, 31 года, с голубыми хитрыми глазами, курносый. В империалистическую войну он служил есаулом. Настоящая фамилия его — Шкура; для благозвучности сменил «а» на «о». Шкуро оказывал огромное влияние на раду, заставил ее произвести себя в полковники, а потом в генералы. Он устраивал дикие оргии и отличался бандитскими наклонностями.
По взятии Москвы, Деникин предполагал разжаловать Шкуро и предать суду за грабежи и самовластие.
Шкуро, небрежно выслушав ряд доводов, объясняющих значение операции, сказал:
— Ну ладно. Посмотрим на эти танки. Отец, хочешь обедать? Поедем. Девочки есть, цымис. Хорошо проведем время.
— Нет, Андрюша, мне немного нездоровится. В следующий раз как-нибудь, — протягивая руку, уклонился Май-Маевский.
— Как хочешь. Поедешь — не пожалеешь, — ответил Шкуро, уходя из вагона.
— Прибыли танки! — весело сообщали добровольцы друг другу, толпясь у прибывшего поезда, состоявшего из нескольких пульмановских платформ. Грозно смотрели стальные чудовища, четыре больших, остальные поменьше. Рядом с танками стояли англичане и инструктора. Надменно, с сознанием собственного превосходства они смотрели на толпу любопытных. Железнодорожники и рабочие стояли небольшими безмолвными группами: на их лицах лежал отпечаток скорби.
По приказанию Май-Маевского танки двинули на станцию Ханженково, куда одновременно пошел и поезд Шкуро. С Ханженкова должно было начаться общее наступление, под прикрытием танков.
Поезд генерала Шкуро состоял из нескольких хороших вагонов, гремели два оркестра музыки: симфонический и духовой. В вагоне, где помещался Шкуро с Май-Маевским, находилась целая свора разодетых шансонеток; с утра до вечера у Шкуро не прекращались оргии. Шкуро полулежал на диване; не обращая внимания на Май-Маевского, который одиноко сидел за небольшим столиком и пил водку, бандит запел свою любимую песенку:
Со своею ватагой я разграблю сто городов... Лейся да лейся белое вино, Ты на радость нам дано...— Владимир Зенонович, ай-да молодец, прибыл к нам, прибыл, наконец, — подхватывали шансонетки, держа бокалы, а остальное офицерье пело:
У нас теперь одно желание- Скорей добраться до Москвы, Увидеть вновь коронование, Спеть у Кремля — Алла Верды...Поезд подошел к платформе под песни пьяной ватаги. Здесь собралась толпа запыленных, грязных шахтеров, молча слушавших песнь пьяных генералов, строителей «единой, неделимой России». Шкуро, стоя у открытого окна, поднял высоко бокал с шампанским и пьяно крикнул:
— Рабочие и крестьяне! Да здравствует великая Россия, пью за ваше здоровье, ура!
Выпив бокал до дна, генерал бросил его на платформу. Рабочие угрюмо молчали, а волчья сотня генерала Шкуро вопила: ура, ура, ура!
Май-Маевский вышел из вагона и долго по-французски беседовал с англичанами. Спустя несколько часов, управляемые англичанами танки шли на фронт, а за ними вслед двигалась орда кубанцев и терцев под начальством Шкуро. Он ехал во главе своей волчьей сотни и громко неистово кричал:
— Доблестные мои кубанцы и терцы! За мной, вперед!
И лава кавалерии двигалась вперед, уничтожая всех, кто
попадался навстречу, грабя не только отдельных граждан, но целые деревни и поместья. Всякое сопротивление пресекалось поголовным расстрелом, виселицами, нередко поджогами целой деревни. Генерал Шкуро любил сам наблюдать за поркой рабочих, неизменно приговаривая:
— В назидание потомству всыпь ему еще двадцать пять!
С Шкуро почти всегда ездил кинооператор и снимал
картины расстрелов, повешений пленных китайцев... Такие снимки имелись в «Осваге» и просматривались только офицерами.
Благодаря мощной поддержке англичан, наступление белых развивалось успешно. Каждодневно Красная армия оставляла пункт за пунктом, а белые, опьяненные победой, перли вперед. Май-Маевский переехал в Ростов, откуда стал управлять армией. В Ростове состоялся и парад кубанцам. Шкуро принимал парад. Сливки высшего общества преподнесли генералу серебряный поднос: в цветах пестрела кипа донских денег.