Он хотел было добавить: «Просто плод моего воображения», — но стал писателем слишком давно для того, чтобы скомпрометировать себя подобным штампом.

— Мы, насекомые, — молвил эльф свысока, — возникли за полмиллиарда лет до первых млекопитающих. Мы были свидетелями воцарения динозавров и свидетелями того, как они вымерли. А уж что до вас, человекообразных, — вы-то уж на Земле и вовсе новоселы.

— Так стоило ли, — заметил Прентисс, — растрачивать на нас свое царственное внимание?

— Не стал бы, — ответил эльф, — поверьте, не стал бы, если б не насущная необходимость.

— Послушай, времени у меня в обрез. Бланш… моя жена может зайти сюда с минуты на минуту. Она будет очень расстроена…

— Она не придет, — заверил эльф. — Я заблокировал ее сознание.

— Что???

— Совершенно без вреда для нее, уверяю вас. В конце концов, вы же и сами не хотите, чтобы нас беспокоили, не правда ли?

Прентисс сжался в кресле, ошеломленный и несчастный.

— Мы, эльфы, начали сотрудничать с человекообразными, как только наступил ледниковый период. Вы представить себе не можете, что это было за скверное для нас время. Не могли же мы напялить на себя звериные шкуры или поселиться в пещерах, как ваши неотесанные предки. Требовалось невероятно много психоэнергии, чтобы сохранять тепло.

— Невероятно много чего?

— Психоэнергии. Вы о ней ровным счетом ничего не знаете. Ваш ум слишком груб, чтоб уловить хотя бы суть концепции. И не перебивайте меня, пожалуйста… — Эльф выдержал паузу и продолжал: — Необходимость вынудила нас пойти на эксперимент. Человеческий мозг незрел, но велик. Клетки его неэффективны и медлительны, зато их множество. Нам удалось использовать ваш мозг как усилитель, как своеобразную линзу, концентрирующую психолучи, и многократно увеличить сумму доступной нам энергии. Оледенение мы пережили относительно сносно, и нам не пришлось переселяться в тропики, как в эпохи предшествующих оледенений. Однако мы избаловались. И когда тепло вернулось, мы не бросили человекообразных, нет! Мы продолжали использовать их, чтобы поднять наш жизненный уровень в целом. Чтобы передвигаться быстрее, питаться лучше, успевать больше. А потом еще и молоко…

— Молоко? — удивился Прентисс. — Не вижу связи.

— Божественная жидкость! Сам я пробовал ее лишь однажды, но классическая поэзия эльфов воспевает ее в таких выражениях… В прежние времена, бывало, вы снабжали нас молоком в достатке. Какое несчастье, что человекообразные отбились от рук!

— Отбились от рук?

— Лет двести назад. — Уже неплохо.

— Да не будьте вы таким ограниченным! — сказал эльф жестко. — Сотрудничество было полезным для обеих сторон, покуда вы, человекообразные, не научились сами управлять энергией. С вашей стороны это было просто гнусно, — а впрочем, чего еще от вас ждать…

— Почему же гнусно?

— Ну как вам объяснить?.. Было так хорошо освещать наши ночные пирушки светлячками — это требовало психоэнергии всего на две человечьих силы. Но вы провели повсюду электрический свет. Наши антенны годны для связи на целые мили, но вы придумали телеграф, телефон и радио. Наши слуги-гномы добывали руды куда эффективнее вас, покуда не был изобретен динамит. Вам понятно?

— Нет.

— А вы полагаете, чувствительные существа высшего порядка, эльфы, могли равнодушно взирать на то, как кучка волосатых млекопитающих теснит их и обгоняет? Может, это и не было бы трагично, если бы мы были способны развить свою электронику или скопировать вашу, но для такой цели наша психоэнергия оказалась, увы, неприменима. И вот мы ушли от мира. Мы рассердились, зачахли, упали духом. Назовите это комплексом неполноценности, если угодно, но за последние два столетия мы мало-помалу отмежевались от человечества и удалились в такие места, как Авалон…

Прентисс напряженно размышлял.

— Давайте-ка без обиняков. Вы способны вмешиваться в сознание людей?

— Безусловно.

— И могли бы стать для меня невидимкой? То есть внушить мне это гипнотически?

— Термин довольно грубый, но в принципе мог бы.

— И когда вы явились мне воочию, то сначала разблокировали мой мозг, верно?

— Отвечая на ваши мысли, не выраженные в словах: вы не спите и не бредите, и во мне нет ничего сверхъестественного.

— Мне просто хотелось удостовериться. Значит, как я понимаю, вы можете читать мои мысли?

— Разумеется. Труд довольно грязный и неблагодарный, но могу, если надо. Ваша фамилия Прентисс, и вы сочиняете рассказики о том, что считаете небывальщиной. У вас есть детеныш, который в данный момент находится в так называемой школе. Я знаю о вас достаточно много.

Прентисс поморщился.

— А где расположен этот ваш Авалон?

— Вы его все равно не найдете. — Эльф сомкнул челюсти и щелкнул ими два-три раза подряд. — И не помышляйте даже о том, чтобы вызвать полицию. Вы окажетесь в сумасшедшем доме. Авалон — если уж вы надеетесь, что это вам как-то поможет, — находится в самой середине Атлантики и к тому же совершенно невидим. Когда вы, человекообразные, придумали пароходы, то взяли себе в привычку плавать очертя голову, и мы были вынуждены накрыть весь остров психоэкраном.

Конечно, — продолжал эльф, — оградить себя от инцидентов мы все-таки не могли. Однажды корабль, огромный до безобразия, стукнул нас точнехонько посередине, и потребовалась психоэнергия всего населения, чтобы придать нашему острову вид айсберга. Кажется, «Титаник» — такое название было написано на борту. А нынче над нашими головами то и дело проносятся самолеты, и с ними происходят аварии. Как-то раз мы подобрали несколько ящиков сгущенного молока. Тогда-то я его и попробовал.

— Ну так почему же, черт возьми, — воскликнул Прентисс, — вам не сидится на вашем Авалоне? Почему вы здесь, а не там?