Когда наконец Фил Анзанч задал Лоуренсу благожелательный вопрос по поводу законопроекта, Лоуренс ответил длинно и подробно, а после этого без предупреждения закончил пресс-конференцию, улыбнувшись травившим его журналистам, сказав:

— Благодарю вас, леди и джентльмены; как всегда, было приятно побеседовать с вами.

Не произнеся больше ни слова, он повернулся к ним спиной, вышел из зала и направился к Овальному кабинету.

Когда по пути с ним поравнялся Энди Ллойд, президент тихо пробормотал:

— Мне нужно немедленно поговорить с Ларри Харрингтоном. Как только вы его найдете, позвоните в Лэнгли. [10] Не позже, чем через час, я хочу говорить с директором ЦРУ!

— Я думаю, господин президент, возможно, было бы разумнее… — начал Ллойд.

— Не позже, чем через час, Энди! — сказал президент, даже не взглянув на Ллойда. — И если ЦРУ причастно к убийству в Боготе, я с директора шкуру спущу.

— Я попрошу государственного секретаря сразу же прийти к вам, — сказал Ллойд.

Он вошел в помещение рядом с Овальным кабинетом, подошел к ближайшему телефону и позвонил Ларри Харрингтону в Государственный департамент. Даже по телефону техасец не смог скрыть своего удовлетворения тем, что он так быстро оказался прав.

Кончив говорить с Харрингтоном, Ллойд прошел в свой кабинет, закрыл дверь, сел за стол и некоторое время обдумывал, что ему сказать. Затем набрал номер, по которому всегда отвечал только один человек.

— Директор слушает, — сказала Элен Декстер.

Коннор Фицджералд вручил австралийскому таможеннику на паспортном контроле свой паспорт. Было бы парадоксально, если бы чиновник усомнился в подлинности этого документа, потому что впервые за последние три недели Фицджералд проходил через паспортный контроль под собственным именем. Чиновник напечатал паспортные данные на своей клавиатуре, посмотрел на экран компьютера, а затем нажал еще несколько клавиш.

На экране не появилось ничего особенного, поэтому чиновник поставил штамп на туристскую визу и сказал:

— Надеюсь, ваше пребывание в Австралии будет приятным, мистер Фицджералд.

Коннор поблагодарил и прошел в зал выдачи багажа, сел около неподвижного конвейера и стал ждать, пока появится его чемодан. Он никогда не позволял себе первым проходить через таможенный контроль, даже когда ему нечего было объявить.

Когда накануне он приземлился в Кейптауне, там его встретил его старый друг и коллега Карл Кутер. За следующие несколько часов Карл сначала выслушал его отчет, а потом они долго обедали, обсуждая Карлов развод и что собираются делать Мэгги и Тара. Распивая вторую бутылку рустенбергского «каберне савиньон» урожая 1982 года, Коннор чуть не опоздал на свой самолет в Сидней. В беспошлинном магазине он поспешно выбрал подарки для жены и дочери, ясно помеченные ярлыком «Сделано в Южной Африке». Даже в его паспорте не было ни одной пометки о том, что он прибыл в Кейптаун через Боготу, Лиму и Буэнос-Айрес.

Сидя около конвейера в ожидании своего багажа, он начал думать о том, какую жизнь он вел последние двадцать восемь лет.

Коннор Фицджералд вырос в семье, посвятившей свою жизнь делу охраны закона и порядка.

Его дед по отцу Оскар Фицджералд эмигрировал в Америку из Килкенни в начале XX века. Через несколько часов после высадки на Эллис-Айленде [11] он поехал в Чикаго, где его двоюродный брат служил в полиции.

Во время действия «сухого закона» — в 20-е годы — Оскар Фицджералд был одним из немногих полисменов, которые отказывались брать взятки у гангстеров, поэтому он не поднялся в чинах выше сержанта. Но у него родилось пять богобоязненных сыновей, и сдался только тогда, когда местный священник сказал ему, что, видимо, такова воля Всевышнего — не иметь дочери. Его жена была благодарна отцу О’Рейли за эти мудрые слова: и без того трудно растить пятерых сыновей на сержантское жалованье. Впрочем, если бы Оскар дал ей хоть на цент больше, чем ей полагалось давать на расходы в неделю, она сразу же потребовала бы объяснить, откуда взялся этот цент.

Окончив среднюю школу, трое сыновей Оскара пошли служить в чикагскую полицию, где они быстро добились повышения, которое заслужил их отец. Еще один сын стал священником, что обрадовало Мэри, а младший — отец Коннора — стал изучать уголовное право в Чикагском университете. Окончив университет, он поступил на работу в Федеральное бюро расследований. В 1949 году он женился на Кэтрин О’Киф, которая жила в двух подъездах от него на Южной Лоу-стрит. У них был только один ребенок — сын, которого назвали Коннором.

Коннор появился на свет в чикагской больнице 8 февраля 1951 года, и еще до того, как он поступил в местную католическую школу, стало ясно, что он станет первоклассным футболистом. Отца Коннора обрадовало, что его сын стал капитаном футбольной команды средней школы «Маунт-Кармел», но его мать все равно заставляла его до поздней ночи сидеть за домашними заданиями. «Не можешь же ты всю жизнь играть в футбол», — повторяла она снова и снова.

Имея отца, который всегда вставал, когда в комнату входила женщина, и мать, которая была почти святой, Коннор очень робел в присутствии женщин, несмотря на свое отличное физическое развитие. Несколько девочек из школы «Маунт-Кармел» ясно дали ему понять, что они чувствуют по отношению к нему, но он не потерял своей девственности, пока в старшем классе не встретился с Нэнси. Вскоре после того, как он обеспечил еще одну победу своей футбольной команде, Нэнси завлекла его в раздевалку и там соблазнила. Если бы она полностью разделась, он впервые в жизни увидел бы обнаженную женщину.