Солнце висело над скрипящими от жары крышами. Простреленный «мерс» уже, естественно, не загромождал вонючий от неизменной помойки двор. Ледогоров присел на валяющийся деревянный ящик, закурил и аккуратно развернул несколько помятых исписанных листков — полученные от следователя результаты ночного обхода дома. Когда он пришел за ними, молодой лейтенант юстиции в отглаженной форме удивленно воззрился на него.

— А зачем вам? Там же «глухарь»?

— Вот и хочу поработать.

— А разве по «глухарям» работают?

В голосе юноши читалась плохо скрываемая подозрительность. Какие цели преследует опер? Ну не собирается же он действительно работать по стопроцентному «мертвяку»? А опера — они такие! Через одного преступники!

— Сынок! Ты из милиции?

Старушка опиралась на черную эбонитовую трость и внимательно заглядывала ему в лицо. Несмотря на духоту, на ней было серое пальто и осенние ботинки. Он подумал, что старики чувствуют приближение холода. Холода смерти.

— Угадала, бабушка.

Она фыркнула.

— И гадать тут нечего! Я все видела.

Ледогоров убрал листки с обходом в карман и встал. На Некрасова прогрохотал трамвай.

— Что именно, бабуля?

Она оглянулась по сторонам и поманила его ближе. Он наклонился. В нос ударил запах больницы. По двору с дикими воплями пронеслись несколько мальчишек.

— Я сплю мало. Шторы у них никогда не закрывают. Как ни выгляну — они, все пьют и пьют.

Ледогоров выпрямился и вздохнул.

— Кто пьет?

Она посмотрела на него, как на слабоумного.

— Петровы, конечно! Совесть уже всю пропили! Сын их, вор и бандит…

— Спасибо, бабушка. Я все понял. Примем меры.

Ледогоров повернулся и зашагал прочь. Вслед неслись проклятия в адрес семейства Петровых.

Подвальная дверь оказалась изнутри привязанной толстой веревкой, что свидетельствовало о присутствии жильцов. Он сильно постучал в обитую жестью филенку.

— Хозяин, открывай! Тебе привет от участкового Коровина!

Внутри кто-то осторожно задвигался. Шелест шагов приблизился к двери. В приоткрывшейся щели Ледогоров увидел внимательно изучающий его темный глаз.

— Удостоверение предъявите, пожалуйста.

Ледогоров хмыкнул и достал «корку».

— Неприкосновенность жилища — это святое.

Он подумал, что еще полгода назад — просто бы вышиб дверь ногой. Хозяин или не уловил иронии, или сделал вид, что не заметил. Он секунду изучал удостоверение, затем завозился у дверей, отвязывая веревку.

Внутри было прохладно и на удивление чисто. Подвал был сухим, без труб, с земляным, выметенным полом. У стены стояла раскладушка, покрытая солдатским одеялом. На стареньком столе сложена мытая посуда. В дальнем углу электрическая плитка, от которой тянутся к потолку провода. «Мурлыкающий» приемник висит на вбитом в стенку гвозде.

— Садитесь, пожалуйста.

Хозяин указал на потертый стул с ножками из алюминиевых трубок, а сам опустился на раскладушку. Он был подстать своему жилищу — не похож на других бомжей. Выбритый, причесанный, в штопанной, но чистой фланелевой рубашке и серых брюках.

— Я из уголовного розыска, — Ледогоров достал сигареты, — мне Коровин Валентин посоветовал с вами поговорить.

Он почему-то не смог сказать этому «бомжу» «ты».

— Пожалуйста, — кивнул хозяин, — только смогу ли я вам помочь. Темно уже было, да и из подвала плохо видно.

Ледогоров закурил.

— Вас как зовут?

— Петр Николаевич. Можно Петр.

— Меня Саша. — Ледогоров затянулся и невольно поискал глазами, куда стряхнуть пепел. Мусорить в этом подвале не хотелось. — Давайте все сначала.

— Баночка для окурков у стены. — Махнул рукой хозяин. — Ну, если с начала, то с начала.

Он поднялся и подошел к окошку, начинающемуся на уровне его глаз. Ледогоров подумал, что иные офицеры позавидовали бы выправке этого странного «бомжа».

— Я уже спать лег, даже задремал, когда они подъехали. Такая жизнь, — он обвел подвал рукой, — вообще учит спать чутко. А тут — рев двигателя, скрип тормозов и все это — прямо над головой. Они курили и ругались. Я чувствовал запах сигарет. Говорили по-грузински. Один молодой, другой постарше. Молодой «наезжал» на второго. Тот нервничал и огрызался.