Будьте вы прокляты, думал Никтер. Будь проклят каждый из вас. Я надеюсь, что вы все испытаете такую же пытку, или еще хуже. Я надеюсь, что каждый из вас будет страдать, как и я сейчас. Я надеюсь…

Задыхаясь, Никтер подался вперед, внезапно отстранившись от меча, прикрыв рукой болезненную, но поверхностную рану, которую оставил меч чуть выше изгиба позвоночника. Он едва мог держать свою руку. Сражение — и морально, и физически — вымотало его тело до предела, мышцы дрожали, изнывая от боли, кожа и волосы были мокрыми от пота. Его голова, будто, собиралась взорваться. Он не мог отдышаться. Когда он вставал, его ноги, казалось, в любой момент перестанут слушаться и подкосятся. Взглянув на Ласска, Никтер поймал на себе взгляд его непроницаемых зеленых глаз.

Ты жив, потому что я позволил, говорили эти глаза, и Никтер понял, что, в конце концов, этот акт милосердия приговорил его к еще большему унижению из-за того, что он необоснованно выжил.

Он отвел взгляд, повернулся и побрел сквозь толпу. Никто не заговорил и не издал ни звука, пока он шел по каменным ступенькам, идущим вниз, от верхней части храма к занесенной снегом дорожке внизу.

К полудню новость о поражении Никтера разнеслась по всей Академии. Ни один из студентов больше не видел его. Джура Остроготх предположил, что Никтер отправился в медпункт, чтобы обработать раны, или вернулся в общежитие, чтобы больше никому не попадаться на глаза.

— Так или иначе, — говорил Джура Киндре, в то время как оба проходили, пригнувшись под выступающей каменной плитой, ознаменовавшей собой один из пяти входов в библиотеку Академии, — сейчас это не имеет никакого значения, верно? Ему просто не надо было ввязываться в эту потасовку.

Киндра кивнула, но ничего не ответила. Они направлялись в столовую на обед. После небольшого утреннего затишья опять пошёл снег, который был сильнее прежнего — сухие, как песок ледяные окатыши метались по земле, перекатываясь вдоль переходов, и наползая вверх по наружным стенам Академии. Джура, выросший на Чазве в секторе Орус, был привычным к такой погоде и шёл с расстегнутым воротником, совсем не обращая внимания на ветер, пронизывающий одежду. Он видел, как другие ученики, приехавшие сюда с более теплых миров, пытаются показать, что не боятся холода, но их выдавали посиневшие губы и дрожь в зубах.

— А что с Ласском? — спросила Киндра.

Джура бросил на нее косой взгляд:

— А что с ним?

— Кто-то видел, куда он пошел?

— А кому это надо? — он не мог скрыть досаду в голосе. — Ласск приходит и уходит, когда ему вздумается. Бывало, он пропадал на несколько дней, как я слышал…

Он не договорил, глядя вверх, на башню, которая возвышалась в самом центре Академии, словно огромный черный цилиндр, выступающий на фоне серого неба. Сейчас, как и большую часть времени, черный дым застилал ее вершину, заслоняя небо. Сверху летело вниз, словно град, большое количество спекшегося пепла. Запах был очень скверный, так что его глаза заслезились, а из носа потекло. В отличие от холода, Джура не привык к дыму и пеплу.

— Что ты слышал? — встрепенулась Киндра.

Он покачал головой:

— Просто слухи.

— Я их тоже слышала. — Она многозначительно посмотрела на него. — И не только о Ласске.

— О чем это ты?

— Так, пустяки, — сказала она и прошла мимо него в столовую.

Его обед на сегодня состоял из волокнистой мубасы и консервированных плодов монтра. Джура Острогорх, сидя за столом, настороженно изучал обеденный зал вокруг себя. В Академии он был уже достаточно давно, чтобы понять, что насилие порождает насилие, а новость о том, что случилось с Никтером, может легко подтолкнуть некоторых учеников захотеть продвинуться вверх — в неформальной ученической иерархии, в которой Джура занимал не очень высокое место, и, поэтому, мог стать их мишенью.

Он, как и большинство учеников, сидел у стены, прижавшись к ней спиной. В зале почти не говорили, просто стоял монотонный звон посуды и подносов. Придя сюда, все старались поесть как можно быстрее и вернуться к своим тренировкам, или учебе, медитации, и изучению Силы. Время, тратившееся на общение, считалось потраченным зря — такое поведение демонстрировало слабость, отсутствие дисциплины и бдительности, и практически подстрекало ваших недругов.

— Джура…

Он перестал есть и оглянулся. Возле него стоял Хартвиг вместе со Скопиком. Их подносы были заставлены пустой посудой, и видимо поэтому, они не собирались садиться за его стол.

— Чего нужно?

— Ты слышал о Никтере.

Который в храме? — Джура пожал плечами. — Это старые новости.

Хартвиг??мотнул головой:

— Он исчез.

— И, что тут такого. — Джура пожал плечами, возвращаясь к еде. Он заметил, что другие ученики по соседству напряглись, склонив свои головы в их сторону, стараясь подслушать их разговор, ожидая услышать что-то интересное. — Он, скорее всего, спрятался где-то, жалея себя.

— Нет. Я имел в виду то, что он на самом деле пропал, — сказал Хартвиг. — Санитар Арлжак рассказал Скопику об этом. Еще минуту назад он был в медпункте, залечивая рану на руке, а когда Арл вышел, чтобы проверить другого пациента и затем вернулся, Никтера уже не было.

— Ну, значит, он просто ушел.

Хартвиг нагнулся вперед, понижая голос:

— Он уже четвертый за этот год.

— И, что из того.

— Ты же знаешь, что об этом говорят.

Джура вздохнул, поняв, куда они клонят:

— Вы слишком много болтаете с Ра'атом.

— Может быть и так, — впервые заговорил Скопик, — а может в этот раз Ра'ат знал, о чем говорил.

Джура огляделся по сторонам и посмотрел на говорившего. Скопик был забраком, его родовые татуировки и множество рудиментарных рожек растущих на голове всегда были источником его неимоверной гордости. В разговоре он старался держать голову слегка наклоненной вперед для конкретного эффекта — из-за света за его спиной, тени от рожек напоминали кинжалы. Несколько секунд оба смотрели друг на друга в напряженной тишине.