– Может, и лучше… – сказала Абба.

Женщина наклонила голову, и слеза поползла по ее переносице.

Лайза стояла с мячиком в зубах и жалобно смотрела на хозяйку.

– Знаете, – сказала женщина, – когда я увидела вас и вашу маму…

«Это тетка», – перебила бы в обычном случае Абба, но сейчас она сглотнула оба слова.

…когда я вас увидела, я подумала, что вы могли в школе тайно встречаться с моим Адамом. Ему было бы сейчас столько же, сколько вам. Вам тридцать?

– Тридцать пять.

Женщина огорчилась.

– Все равно, девочки бывают разные. И мальчики тоже. Я подумала – они тайно встречались с Адамом и у них был красивый роман, а потом он ушел в армию, а она родила ребеночка. И сейчас он взрослый, очень красивый мальчик. Я хотела пойти за вами следом, чтобы увидеть своего внука, а потом мне стало стыдно за эту историю. И я просто подошла сказать вам спасибо за уборку. И за цветок.

– Извините, – сказала Абба, – почему вам стыдно? Это прекрасная история. Может быть, самая лучшая из всех, какие были в моей жизни, но вот именно ее и не случилось. Я очень хотела бы стать мамой вашего внука, но мы с Адамом встретились слишком поздно.

– Да, – сказала женщина. – Слишком поздно. Пойдем, Лайза! Смотрите, ваша мама возвращается. Как жаль вашу сестренку – родная сестренка?

– Да, – сказала Абба. – Родная. До свидания, и не волнуйтесь – я буду смотреть за Адамом.

Тетка грузно ступила на дорожку, пропуская маму Адама к могиле.

– Это что, бульдог? – спросила она у Аббы.

– Боксер, – ответила Абба.

Они шли к автобусной остановке, пустые от выплаканных слез – новые только начинали копиться на самом дне души. Абба смотрела прямо перед собой и слышала, как поет у нее внутри крошечная Анни-Фрид Сюнни Люнгстад: “It’s funny but I had No sense of living without aim The day before you came…”

Пела она очень красиво, но тихо. Никто, кроме Аббы, ее не слышал.

Курить хотелось так, что чесались легкие.

Иза покинула самолет одной из последних – в хвосте нетерпеливой человеческой змеи. Уставшие стюардессы с трудом удерживали на лицах прощальные улыбки.

Телефон она включила еще в салоне, несмотря на грозные предупреждения на трех языках. И поймала первую смску, от которой сразу потеплело в животе. И улыбка появилась – не то что у стюардесс, настоящая!

«С приземлением, родная!» И поцелуй-смайлик.

День, когда родился Рембрандт и погиб Джанни Версаче, заканчивался. Иза глянула на табло в аэропорту, переставила время на своих ручных часиках. Его подарок. Ремешок уже начал перетираться, надо будет поменять.

Все шло быстро – паспортный контроль, багаж, таможня. Усатый грек-пограничник пробурчал какое-то приветствие. Иза не слушала – набирала ответные смски с двух телефонов. Она думала только о нем – как всегда.

Воздух в городе был теплый и свежий, как его дыхание. Он был повсюду с Изой – где бы она ни была, куда бы ни ездила. Вообще, Иза старалась реже покидать город, но, если отвертеться от поездки не удавалось, брала с собой нетбук и телефоны, чтобы быть на связи. Он не переживет, если она не ответит. И сама она, конечно, очень хотела получать от него письма – такие нежные, умные, хоть прямо сейчас начинай показывать чужим внукам (своих ничто не предвещало).

Ее друзья – Сеня Андер и Томочка – долго не верили, что такое бывает. Как в кино! Друзьям везло меньше – Томочка встречалась с женатым, а Сеня недавно расстался с подругой – они прожили вместе четыре года. Андер был перециклен на хип-хопе, открыл данс-школу в этом году и теперь изображал, что не нужны ему никакие чувства, кроме тех, которые он и его ученики выражают в танце. Томочка работала вместе с Изой на одном портале – собирала городские новости, которые давала потом в обработку журналистам. А Иза каждый день составляла для портала новую табличку – кто родился и умер именно сегодня, много или не очень лет назад. И что вообще в этот день произошло для человечества знаменательного. У нее собрался приличный запас имен и дат, но Иза старалась не повторяться из года в год. Находила новые даты, людей, о которых еще не вспоминали, и поэтому табличка у нее была – загляденье.

Иза встретила свою любовь в день, когда родился Абеляр.

Еще утром она была обычной девушкой с тремя неудачными романами в архиве и рассуждала с Томочкой в курилке о любви.

Частично воцерковленная Томочка хлопала наклеенными ресницами, пока Иза объясняла ей, что только несчастная любовь может считаться настоящей.

– Мы ведь не знаем, как бы сложилась жизнь у несчастных влюбленных, если бы им вдруг дали испытание счастьем. Тристан с Изольдой. Лейла и Меджнун. Абеляр и Элоиза… Думаешь, они любили бы друг друга всю жизнь и не развелись бы уже через год? Тристан изменял бы Изольде. Меджнун поколачивал бы Лейлу. Абеляр просто замолчал бы однажды и перестал бы разговаривать с Элоизой. Не знаю я ничего про долгие и счастливые истории любви.

– Мой дедушка, – вякнула Томочка, – когда бабушка сильно заболела, ухаживал за ней сам и никого не подпускал, даже нас, не то что медсестру. Это тоже – любовь!

Иза пожала плечами. Любовь и таблетки? Любовь и судно?

И уже вечером встретила его. В случайной компании случайных людей – неслучайный, единственный в мире мужчина.

Первое, что он сказал ей:

– У нас с вами глаза одного цвета.

Иза пригляделась – ну да, похожи. Темные, зеленые, есть такой камень – лиственит.