С теми, кто его обслуживал и охранял, Тито вел себя ровно и спокойно — он не стремился быть для них «любимым учителем» и «великим вождем». Многих из них он знал еще с войны. Тот же Джилас замечает, что Тито специально держал их всех на некотором расстоянии от себя — в его окружении то и дело возникали интриги и ссоры. Иногда Тито шутил по этому поводу: «Невероятно, как портятся люди в моем присутствии».

Как видим, повседневная жизнь маршала мало чем напоминала «божественную». Правда, иногда Тито все же вживался в роль «вождя — бога» и это приводило к поистине анекдотическим случаям. Летом 1946 года, когда на Югославию обрушилась сильная засуха, Тито по вечерам выходил из своего дома, чтобы лично осмотреть небо — потому что метеорологи, в очередной раз не обещавшие осадков, «могут и наврать» [430] .

В ноябре 1950 года Тито отправился на очередную охоту, однако вернулся домой в плохом настроении. Когда он зашел в чей-то виноградник и присел отдохнуть, появился местный крестьянин, который довольно грубо обругал «любимого руководителя». Потому что тот стрелял по воронам.

Об этом маршал упомянул в своем дневнике. «Не знаю, что бы случилось с таким человеком, скажем, в СССР, информбюровских странах, да и вообще в любой стране мира…» [431]

В начале 1950-х годов Тито не раз задавали вопрос: когда же тот путь в социализм, который выбрала Югославия, улучшит жизнь народа? Ответы были не слишком логичны и последовательны. В июле 1951 года он заявил: «Мы хотим, чтобы лучшая жизнь, которую мы строим, была создана уже для нынешнего поколения». Однако уже в сентябре, выступая перед членами молодежных бригад на строительстве железной дороги, уточнил: «Мы не должны все делать сами. Когда я говорю „мы“, то имею в виду нас, старших, и вас, нынешних молодых. Не обязаны мы, старшие, и вы, молодое поколение, делать революцию, вести войну до победы, а теперь и завершить строительство социализма. Пусть работают другие, которые придут после нас». Однако в октябре 1951 года Тито сказал: «Я и все мы, которым поставлена задача руководить этой страной, думаем о том, чтобы результатами этих грандиозных усилий наших народов наслаждалось уже нынешнее поколение» [432] .

Авторитет КПЮ, завоеванный в годы войны, в послевоенные годы снижался. «Власть народа» превращалась в пустое понятие — всем было понятно, что власть сосредоточена в руках политбюро ЦК КПЮ во главе с Тито.

В партии и в государстве быстрыми темпами шел процесс расслоения. В январе 1949 года по предложению Ранковича была официально создана особая прослойка в партии — партийная номенклатура. В номенклатуру ЦК партии входили девять тысяч различных должностей [433] . Эта прослойка пользовалась доступом к особым материальным благам и привилегиям.

В Югославии существовала целая сеть магазинов спец-снабжения. Они делились на несколько категорий. В магазинах первой категории могли «отовариваться» члены ЦК, высшие государственные служащие и иностранные дипломаты, во второй — генералы и высшие армейские офицеры, в третьей — руководство союзных республик, и так далее. Доходы партийных и государственных чиновников в несколько раз превышали размеры обычных для того времени зарплат.

В то время как средняя зарплата по стране составляла три тысячи динаров, зарплата Тито сразу после войны составляла 20 тысяч динаров в месяц плюс еще 35 тысяч различных выплат. В 1953 году зарплата Тито достигла уже 150 тысяч динаров, и, кроме того, еще 10 тысяч ему платили в качестве детского пособия. К 1958 году она увеличилась до 250 тысяч и 11 200 динаров детского пособия [434] . Но, конечно, деньги для Тито играли символическую роль — он находился на полном государственном обеспечении.

В это время в руководстве КПЮ уже шли дискуссии о природе сталинского социализма. Одним из первых на «перерождение» советского социализма указал Джилас и, в частности, на то, что социализм в СССР превратился в государственный капитализм, которым управляет «иерархически дифференцированная каста бюрократов».

Тито в своих оценках в это время был более осторожен, хотя и сам критиковал советскую систему. «Октябрьская революция, — говорил он 16 июля 1950 года в Народной скупщине, — дала возможность государству взять средства производства в свои руки. Но эти средства производства и сейчас, 33 года спустя, по-прежнему находятся в руках государства. Осуществился ли в таком случае лозунг „Заводы — рабочим!“? Конечно, нет. Рабочие не принимают никакого участия в управлении заводами, это делают директора, то есть чиновники, которых назначает государство. Рабочие имеют только право и возможность работать, и в этом их положение не сильно отличается от положения рабочих в капиталистических странах» [435] .

Вся эта критика советского социализма звучала вполне обоснованно, однако в воздухе все время висел вопрос: а что же происходит в самой Югославии? Руководство страны резко критиковало принципы сталинского социализма, но при этом получалось, что критиковало и себя тоже. Очевидно, что нужна была идея, на основе которой в Югославии могло бы начаться строительство «подлинного», «несоветского» социализма. Такой идеей и стало рабочее самоуправление.

Возможность реформ на основе самоуправления обсуждалась в ближайшем окружении Тито почти четыре года — с 1949-го по 1953-й. Официальная югославская историография потом пыталась доказать, что сама природа югославского социализма изначально основывалась на базе самоуправления и народной демократии и что именно в этом якобы и была главная причина конфликта со «сталинской системой». Однако вряд ли можно относиться к этому тезису серьезно. Перевод страны на рельсы самоуправления был в общем-то вынужденным шагом.

Кто и при каких обстоятельствах первым высказал мысль, что социализм в Югославии должен строиться на основе самоуправления, неизвестно. Точно можно сказать лишь одно: это был не Тито. Да и сам он никогда не приписывал авторство этой идеи себе. А вот Джилас подробно рассказывал, как мысль о самоуправлении пришла ему в голову. В тот день он читал «Капитал» Маркса и дошел до места, где говорилось об «ассоциациях свободных производителей» как об одной из форм перехода к коммунизму. «И вот она, идея! — восклицал Джилас. — Весь наш экономический механизм надо упростить таким образом, чтобы управление перешло в руки тех, кто работает на предприятиях, а государство взимало бы с них только налоги». Когда же об этой идее рассказали Тито, то, по словам Джиласа, он сначала не выказал особого энтузиазма. «Наши рабочие еще не созрели для этого», — заметил он. Однако потом, пройдясь по кабинету, вдруг воскликнул: «Заводы рабочим! Вот это по-марксистски!» [436] После этого началось триумфальное шествие самоуправления по стране.