Но делать нечего: назвался груздем – полезай. Впрягся я в службу быстро. Познакомился с личным составом, «проставился» офицерам, прошёл программу подготовки и летай себе на здоровье.

Тут надо сделать отступление и сказать, что гарнизон был укомплектован истребителями «МиГ-25» – машинами уникальных возможностей, но созданных специально для глобальной войны, на тот редкий случай, если на нас попрут волны высотных бомбардировщиков. Как перехватчик в современных условиях он не слишком эффективен, и нас использовали в качестве резерва, а потому мы не столько следили за небом – на это существовали гарнизоны ПВО – сколько устраивали «демонстрации мощи», то есть взлетали всей армадой и реяли с гордым видом, пока топливо не кончится. Ну и разумеется, плановые полёты на получение следующего класса и тэдэ, и тэпэ.

Так вот, кроме «МиГов» и пары вертолётов, в гарнизоне имелся старенький, латанный-перелатанный «Ан-2» для разведки погоды и полётов за почтой. И пилотам у него был Станислав Андреевич Богданов – старый дед, лет за пятьдесят уже, хромой и почти что кривой: от возраста у него левый глаз стал плохо видеть. По правилам-то его списать давно должны были, но дед держался за небо будь здоров, до маршала Савицкого со своими претензиями дошёл и оказалось, что они когда-то служили вместе, – в общем, разрешили деду летать, но в дальнем гарнизоне, где проверки лётной пригодности проводятся крайне редко.

Имелось у Богданова и прозвище своеобразное. Если кто не знает, у пилотов реактивной и поршневой авиации разные нормы питания. В частности, на завтрак «реактивщикам» дают два яйца, а «поршневикам» – одно. Вот девчата из лётной столовой его и прозвали: лётчик с одним яйцом. Не думаю, что у Богданова были какие-то проблемы с его «хозяйством», кроме старческой импотенции, но прозвище прикрепилось намертво, как и логичное сокращение от него – Однояйцовый.

Что ещё о нём сказать? Этот дед был знатным охотником, типа Дерсу Узала местного разлива, а потому с ним водили дружбу все старшие офицеры гарнизона. Он и места звериные знал, и охоту дня на три мог организовать, и меню наше скудное свежатинкой разбавить. Короче, очень полезный человек.

Однако впервые я обратил внимание на «однояйцового» деда не потому, что он возил почту или уходил в тайгу с карабином, а при довольно странных обстоятельствах.

Поручил мне однажды наш замполит как самому молодому подготовить доклад о международном положении. У меня вылетов и дежурств в тот день не было, а потому отвертеться не удалось. Пошёл в гарнизонную библиотеку, сел над подшивками «Правды» и «Красной Звезды», закручинился. Смотрю, дед Богданов впереди сидит, мне улыбается и подмигивает своим левым слабым глазом, а сам книжицу какую-то в руках вертит. Потом поднялся и вышел, а книжицу на столе оставил. Любопытство меня разобрало. Пересел я на его место и книгу стал рассматривать: карманный формат, твёрдый переплёт, называется «Устав внутренней службы». Обычное дело, ничего нового и интересного, я в училище, бывало, и спал с такой же. Решил полистать – может, думаю, дед записку какую внутрь вложил. И сразу обнаружил, что от Устава там одна обложка. А под обложкой – аккуратно обрезанные и подшитые страницы с машинописным текстом и даже нарисованными от руки картинками.

Что, думаю, за ерунда? Антисоветчина какая-нибудь? А может, порнография? То-то мне дед многозначительно подмигивал. Оглянулся я украдкой на библиотекаршу, которая была по совместительству женой нашего начальника штаба, – вроде, не смотрит – и стал читать, заранее пуская слюну.

К большому моему сожалению, это оказалась не порнушка, а подробное жизнеописание лётчика Ивана Михайловича Таранова. Хоть и разочарован я был, но вскоре увлёкся и прочитал книгу от корки до корки.

Выяснил я следующее. Иван Таранов родился в 1877 году в семье нижегородского помещика. В начале XX века он был известным пивоваром и весьма состоятельным человеком. А в 1908 году Таранов вдруг занялся авиацией. Не откладывая дело в долгий ящик, отправился в Париж, прямиком в школу известного пилота-конструктора Анри Фармана. На пятой неделе обучения Таранову разрешили отделиться от земли, а на седьмой – устроили экзамен. Иван Михайлович успешно сдал его и получил свидетельство авиатора.

Летал он потом много и часто, участвовал в «показухах». Всех уж его полётов я не упомню, но вот 13 мая 1909 года Таранов на своём аэроплане побил рекорд продолжительности полёта с пассажиром, покрыв расстояние от Киева до Гатчины за 10 часов. Осенью 1909 года, когда его аэроплан потерпел аварию, Иван Михайлович оставил публичные выступления в воздухе и поселился в своем имении Тарановка. Однако в Первую мировую вернулся в строй и воевал в 8-й армии Юго-Западного фронта авиатором-разведчиком.

Потом на какое-то время выпал из поля зрения – вроде бы, оказался в немецком плену и был освобождён только после заключения Брестского мира. В 18-ом году Таранов появился в Петрограде и предложил свои услуги формирующейся Красной армии и персонально – товарищу Троцкому. Уже в августе красвоенлёт Таранов отправился в Поволжье в составе группы анархиста Акашева для организации фронтового штаба авиации Пятой армии. Там Таранов в первый и в последний раз в жизни совершил страшный поступок: он сознательно разбил доверенный ему самолёт «Фарман-30», за что едва не стал жертвой «революционного правосудия». Дело в том, что анархист Акашев распорядился бомбить городские кварталы Казани, захваченной противником. Таранов предпочёл устроить аварию при посадке, перевернулся, едва не погиб, потом отсидел три дня в «холодной» и выслушал много интересного от Акашева и его «штабных» дружков – а всё ради того, чтобы не участвовать в этой акции устрашения против собственных сограждан. В тот раз ему удалось оправдаться, и хотя Акашев так и остался при мнении, что Таранов – предатель, хитростью проникший в авиаотряд, Ивану Михайловичу даже выделили новый самолёт – старый и утлый «Вуазен», захваченный у поволжской Народной армии. На этой капризной машине он и пролетал всю войну, выполняя более привычные ему обязанности разведчика. За успехи на этом поприще товарищ Троцкий наградил Таранова золотым портсигаром с монограммой…

Одна примечательная деталь – в те времена атрибутика ВВС ещё не была утверждена и общепринята, а потому всякий разрисовывал фюзеляж, крылья и хвостовой киль в меру собственной испорченности. Таранов получил «Вуазен», на фюзеляже которого красовалось изображение медведя, а на крыльях – трёхцветные круги царской авиации. Круги закрасили сразу, намалевав поверх красные звёзды, а медведя Таранов сохранил: понравился ему чем-то этот символ, а никто в авиаотряде против него не возражал. Медведь – ещё ничего себе, другие рисовали на фюзеляжах и чертей, и мертвяков с косами, и голых баб.