Среди мелкобуржуазных моралистов и сикофантов Троцкий особо выделял бывших «сталинцев и полусталинцев», перепуганных великой чисткой. «Выбросив за борт свой сталинизм, люди такого типа — их много — не могут не искать в доводах абстрактной морали компенсацию за пережитое ими разочарование или идейное унижение» [930]. Эти слова в полной мере относятся к таким людям, как А. Кестлер или в более поздние времена — М. Джилас и Г. Фаст.

Раскрывая идейную ущербность, которая проявлялась в доводах и рецептах «моралистов», Троцкий подчёркивал: они правы в том, что история зачастую выбирает жестокие пути. «Но какой отсюда вывод для практической деятельности? — саркастически замечал он.— Лев Толстой рекомендовал опроститься и усовершенствоваться… Толстой рекомендовал заодно освободиться и от грехов плоти. Однако статистика не подтверждает успеха его проповеди. Наши центристские гомункулюсы успели подняться до сверхклассовой морали в классовом обществе. Но уже почти 2000 лет, как сказано: „любите врагов ваших“, „подставляйте вторую щеку“… Однако, даже святой римский отец не „освободился“ до сих пор от ненависти к врагам. Поистине силён дьявол, враг рода человеческого!» [931]

Работу «Их мораль и наша» Троцкий завершил следующими словами: «Я писал эти страницы в те дни, когда мой сын, неведомо для меня, боролся со смертью. Я посвящаю его памяти эту небольшую работу, которая, я надеюсь, встретила бы его одобрение: Лев Седов был подлинным революционером и презирал фарисеев» [932].

XLV

«Старику было бы трудно без сынка»

Проживший всего 32 года, Лев Седов обладал яркой и героической биографией. Ещё будучи подростком, он несколько раз сопровождал отца в поездках на фронты гражданской войны. В начале 20-х годов он перешёл по собственной воле из кремлёвской квартиры в студенческое общежитие, чтобы не отличаться по условиям жизни от других комсомольцев. «Он отказывался садиться с нами в автомобиль, чтоб не пользоваться этой привилегией бюрократов,— вспоминал Троцкий.— Зато он принимал ревностное участие во всех субботниках и других „трудовых мобилизациях“, счищал с московских улиц снег, „ликвидировал“ неграмотность, разгружал из вагонов хлеб и дрова, а позже, в качестве студента-политехника, ремонтировал паровозы». Напоминая сообщения французских газет о крайне скромных условиях, в которых Седов жил в эмиграции, Троцкий добавлял: «В те годы, когда его отец и мать занимали высокие посты, он жил не лучше, чем в последнее время в Париже, а хуже. Было ли это правилом среди бюрократической молодёжи? Нет, это и тогда уже было исключением… Его политическое направление определил тот самый инстинкт, который заставлял его предпочитать переполненные трамваи московским лимузинам» [933].

По словам Троцкого, между ним и сыном «жила и горела взаимная привязанность, основанная на чём-то неизмеримо большем, чем общность крови: на солидарности взглядов и оценок, симпатий и ненависти, на совместно пережитых радостях и страданиях, на общих больших надеждах» [934]. Эта привязанность особенно усилилась во время ссылки в Алма-Ату, где Седов вёл переписку с сотнями оппозиционеров, рассеянных по всей стране, и помогал отцу в подборе материалов для литературной работы.

В эмиграции Седов стал фактическим издателем «Бюллетеня оппозиции». Он продолжал вести обширную переписку с советскими оппозиционерами и встречался с приверженцами левой оппозиции из разных стран. После 1932 года, когда ГПУ разрушило основные связи Троцкого с его единомышленниками в СССР, Седову «приходилось искать свежей информации обходными путями. Лев всегда был настороже, жадно ища нитей из России, перехватывая возвращающихся туристов, советских студентов в командировке или сочувствующих чиновников заграничных представительств. Он часами бегал по Берлину, потом по Парижу, чтобы оторваться от преследовавших его шпиков ГПУ и не скомпрометировать своего осведомителя. За все эти годы не было ни одного случая, когда кто-либо пострадал бы вследствие его неосторожности, невнимания или опрометчивости» [935].

Сталинская разведка была хорошо осведомлена о роли, которую Седов играл в движении IV Интернационала. Описывая отцу свою беседу с Кривицким, Седов передавал слова последнего: «Л. Л. [Лев Львович] в ГПУ имеет кличку „сынок“. Они его, говорит, высоко ставят. Хорошо работает, без него Троцкому было бы плохо… За что купил, за то и продаю; простите за невольную нескромность» [936].

Встречи с Седовым искали, его мнением и советами дорожили революционеры многих стран, большевики-невозвращенцы, приезжие из СССР, которые никому, кроме него, не решались довериться. Эти контакты помогали Седову в издании «Бюллетеня оппозиции», который был для него живой связью с родиной, трибуной, призванной отражать мысли, чувства и надежды тысяч советских оппозиционеров, действовавших в подполье или томившихся в сталинских казематах. Многие советские и зарубежные коммунисты, сумевшие вырваться из СССР, были привлечены к сотрудничеству в «Бюллетене» благодаря усилиям Седова.

Несмотря на молодость, Седов был вполне сложившимся, зрелым революционером, опытным политиком и талантливым публицистом. «Сколько раз мы радовались,— вспоминал Троцкий,— находя в его свежераспечатанном письме те самые соображения и заключения, которые я только накануне рекомендовал его вниманию» [937].

После второго процесса Каменева — Зиновьева, когда Троцкий, интернированный норвежским правительством, не имел возможности ответить на оголтелую клевету, Седов выступил с сокрушительной отповедью фальсификаторам, опубликовав «Красную книгу о московском процессе». Высоко оценивая достоинства этой работы, многие зарубежные журналисты считали, что Троцкий, несмотря на строгие условия интернирования, каким-то образом сумел принять участие в её написании. Они заявляли, что в «Красной книге» «чувствуется перо Троцкого». По этому поводу Троцкий замечал: «В книге нет ни одной моей строки. Многие товарищи, которые склонны были относиться к Седову только как к „сыну Троцкого“ — так в Карле Либкнехте долго видели только сына Вильгельма Либкнехта! — имели случай убедиться хотя бы из этой книжки, что он представляет не только самостоятельную, но и крупную фигуру» [938].

В статье «Бюллетеня оппозиции», посвящённой первой годовщине со дня смерти Седова, говорилось: «Это был подлинный большевик, в лучшем смысле этого слова, и радостно блестели его глаза, когда ему говорили, что он настоящий большевик. Для него не было высшей похвалы. Не опоганенный Сталиным и московскими процессами большевизм, а большевизм героический, всё, что в нём было хорошего,— честность, стойкость, преданность идеям, энергия, напористость и скромность — вот что было характерно для Седова» [939].

Мужественно нанося ответные идейные удары, раскрывая многие вероломные замыслы Сталина, Седов, однако, оказался беззащитным перед коварной акцией сталинистов, направленной прежде всего против него самого. Будучи опытным и умелым конспиратором, он тем не менее проглядел провокатора, внедрённого сталинской агентурой в его ближайшее окружение.

XLVI

Агент по кличке «Тюльпан»

Таким провокатором оказался ровесник Седова Марк Зборовский. Он родился в Умани, в состоятельной семье, эмигрировавшей в 1920 году в Польшу. В начале 30-х годов он переехал во Францию, где приступил к учёбе в Гренобле. В 1933 году Зборовский встретил человека, который предложил ему эмигрировать в СССР, обещая, что там у него будут более благоприятные материальные условия, чем во Франции. Спустя некоторое время тот же человек свёл его с работником советского посольства, через которого была передана просьба о получении визы на въезд в СССР. Резидент, которому был «передан» Зборовский, заявил ему, что эта просьба будет удовлетворена, если он делом докажет свою преданность Советскому Союзу.

Так началась вербовка Зборовского. Им была заполнена подробная анкета и автобиография, где, в частности, указывались сведения о его родственниках — сестре и двух братьях, находившихся в СССР. После глубокой проверки сообщённых им данных он был зачислен секретным агентом НКВД, получив клички «Мак» и «Тюльпан».

В 1935 году Зборовскому было поручено первое задание — связаться с группой французских троцкистов и передавать информацию об их работе. Вскоре произошло знакомство Зборовского с Седовым — через жену последнего Жанну Молинье. Спустя несколько месяцев после этого парижский шеф Зборовского сообщал в Москву: «Источник „Мак“ стал работать в „Международном секретариате“ троцкистов… В настоящее время источник встречается с сыном чуть ли не каждый день. Этим самым считаем выполненной вашу установку на продвижение источника в окружение Троцкого» [940].