«Реабилитация» русского военного прошлого насаждалась и в советском искусстве. При этом сам Сталин нередко подчёркнуто демонстрировал преемственность своих «державно-государственнических» устремлений с традициями царской России. Так, он устроил эксцентричное шоу, своего рода «спектакль в спектакле» на премьере оперы «Иван Сусанин» в Большом театре 2 апреля 1939 года. Это событие описано в дневнике Е. С. Булгаковой со слов её мужа, находившегося в зрительном зале во время премьеры. М. Булгаков увидел своего рода знамение времени в том, что «перед эпилогом Правительство перешло из обычной правительственной ложи в среднюю большую (бывшую царскую) и оттуда уже досматривало оперу. Публика, как только увидела, начала аплодировать, и аплодисмент продолжался во всё время музыкального антракта перед эпилогом. Потом с поднятием занавеса, а главное, к концу, к моменту появления Минина, Пожарского — верхами. Это всё усиливалось и, наконец, превратилось в грандиозные овации, причём Правительство аплодировало сцене, сцена — по адресу Правительства, а публика — и туда, и сюда» [165].

Сталинский шовинизм не остался без внимания со стороны нацистских вождей. Описывая в 1940 году в своём дневнике беседу Гитлера с неким Колином Россом, побывавшим в СССР, и суммируя свои впечатления от этой беседы, Геббельс объединял воедино национализм, антисемитизм и террор Сталина, усматривая в этих чертах сталинской политики резон для сохранения советско-германского политического союза. «Россию Росс рисует как просто безотрадную страну,— писал он.— Нигде ни улыбки, ни радости. Несмотря на это, Сталин пользуется популярностью. Ведь он — единственная надежда. Наследник Петра Великого. Представитель панславизма. Вероятно мы, германцы, никогда не поймем этих славян! Сталин для русских — папаша… Он, как заботливый садовник, отрезает слишком разросшиеся ветки, то есть ликвидирует генералов и журналистов… Не ликвидирует ли Сталин постепенно и евреев? Вероятно, он только для того, чтобы ввести в заблуждение весь мир, называет их троцкистами. Кто знает? Во всяком случае, мы с Россией — союзники. До сих пор мы имели от этого только выгоды. Фюрер увидел Сталина в одном кинофильме, и тот сразу стал ему симпатичен. Тогда, собственно, и началась германо-русская коалиция» [166].

Гитлеровские дипломаты не скрывали перед своими советскими коллегами, что новые тенденции в советской национальной политике и идеологии являются одним из мотивов, способствующих советско-германскому сближению. В зондажной беседе с временным поверенным в делах СССР Астаховым, состоявшейся 26 июля 1939 года, чиновник германского МИДа Шнурре, говоря о смягчении идеологических противоречий между СССР и Германией, связывал это с изменениями, произошедшими за последние годы в политике и идеологии советского руководства. «Значение Коминтерна,— утверждал он,— оказалось перекрыто Политбюро, которое теперь проводит совершенно новую политику, чем в то время, когда доминировал Коминтерн. Слияние большевизма с национальной историей России, которое выразилось в прославлении великих действий и деятелей России (празднование битвы под Полтавой, чествование Петра Первого, битвы на Чудском озере Александра Невского) действительно изменило международное лицо большевизма, как мы это видим, особенно когда Сталин отложил мировую революцию на неопределённый срок. При таком состоянии дел мы увидели теперь возможности (улучшения советско-германских отношений.— В. Р.), которых не видели раньше» [167]. Воспевание побед русского оружия над иноземцами (в том числе над тевтонскими «псами-рыцарями») представлялось нацистам безобидным делом в условиях, когда Сталин отказался от революционной интернационалистской политики и идеологии большевизма.

Шовинистические настроения в СССР заметно усилились в 40-е годы, особенно после того, как Сталин в 1945 году назвал русскую нацию «руководящей нацией» Советского Союза. Хотя эти настроения претерпели некоторый спад после смерти Сталина, они вплоть до распада СССР продолжали оказывать влияние на кадровую политику и психологию «кадров». Такого рода тенденции вызывали ответную реакцию среди коренного населения союзных и автономных республик: накопление антирусских и сепаратистских настроений. Все эти национальные противоречия, вырвавшиеся наружу в период «перестройки», сыграли немалую роль в разрушении Советского Союза.

В плену националистических настроений оказались нынешние правители республик, образовавшихся на развалинах СССР, в большинстве своём — бывшие партократы, у которых, как оказалось, интернационалистские коммунистические убеждения держались не дальше кончика языка. В свою очередь, в России произошло оживление идей «державности», «государственничества» и «национал-патриотизма», приобретших ведущую роль не только в открыто черносотенных организациях, но и в некоторых партиях, именующих себя коммунистическими. Эта тенденция закономерно сочетается с «ренессансом сталинизма» в работах как некоторых русских эмигрантов (например А. Зиновьева), так и бывших идеологических партаппаратчиков типа Р. Косолапова.

XIII

Сталин и сталинизм глазами белой эмиграции

Идеология и даже терминология современных «национал-патриотов» не является их собственным изобретением; она заимствована из работ деятелей наиболее реакционного крыла русской эмиграции 30-х годов. Именно эта часть эмигрантов точно ухватила шовинистические тенденции сталинской политики тех лет, которые вызывали её явное, нескрываемое одобрение. Восторженные панегирики Сталину, превращающему «социалистическое отечество в Россию, а социалистическое строительство в борьбу за русскую мощь» [168], публиковались на страницах газеты «Бодрость» и других органов младороссов — русских фашистов. «Сталин, стремясь удержать в своих руках власть,— констатировалось в одной из передовых газеты,— стал открытым и вполне явным предателем и вредителем марксизма, искусно приспосабливаясь к требованиям нации и жизни. Из лидера компартии Сталин стремится стать народным, национальным вождём. Именно в этом сейчас весь смысл происходящего в России» [169].

К аналогичным выводам приходили и другие публицисты националистического толка, которые анализировали сдвиги в советской политике и идеологии в свете противопоставления Сталина и Троцкого, сталинизма и троцкизма. «Если, как справедливо указывают троцкисты,— писал журнал «Современные записки»,— Сталин социализма в России не построил, то с другой стороны несомненно, что, спустившись с планеты на русскую землю, политика Сталина приобрела более реальный и менее авантюристический характер, чем политика Троцкого с его идеей перманентной революции в планетарном масштабе» [170].

Более подробно эта тема разрабатывалась в другом праворадикальном эмигрантском журнале «Третья Россия», где ей была посвящена обширная статья Баранецкого «Сталин и оппозиция». В ней автор выражал сожаление по поводу того, что сталинцы «не пытаются идеологически осмыслить совершаемый ими сверху переворот, имеющий… решающее значение для всей Русской Революции». Суть данного переворота усматривалась в утверждении у власти «группы государственников („сталинской бюрократии“, как бранятся троцкисты)». С этой точки зрения Баранецкий расценивал «поединок между Троцким, выражающим собой как бы объект переворота, и Сталиным, являющимся его носителем». Этот поединок, по его словам, имел огромное значение «для судеб и самой революции, и России, и в известном смысле, всего современного человечества вообще» [171].