Шрифт:
Глаз, за три часа автомобильной гонки, истосковавшийся по городскому пейзажу, в первую очередь выхватил группу небольших домиков и невесомую решетчатую конструкцию, поднимающуюся в небо, а только после этого зацепился за озеро. В горле сразу стало сухо.
– Полигон Окичоби, – объяснил инженер Нельсон. – Именно тут, мистер Годдард, формирует будущее нашей авиации.
Он привстал с сидения, протянул в сторону руку.
– Во-о-о-н там. Посмотрите. Вон они наши игрушки!
За домиками и озером, расстояние отсюда было не определить, стройные, словно заточенные карандаши, целились в небо ракеты, грозя разрисовать его голубизну своими ярко-алыми носами.
Дорога пошла под уклон, с обеих сторон её загородили глинистые стены с редкими жесткими кустами. Воздух тут был прохладнее и влажнее. Через минуту, выбравшись из этого ущелья, они свернули на объездную дорогу и направились к ракетодрому.
Шлагбаум с будкой охранника, длинные бараки, несколько деревьев и, наконец…
То, что издалека казалось изящным и стройным вблизи производило впечатления сдерживаемой мощи.
– Вот это, мистер Линдберг, и есть завтрашний день авиации.
Нельсон фамильярно похлопал ладонью по боку ракеты.
– Через океан – за пару часов, а может быть и того меньше!
Линдберг потрогал рукой толстую, в обхват, колонну. Она словно складывалась из черных и серебристых прямоугольников. Черные обжигали пальцы, а серебристые только слегка грели кожу. Его рекорд до сего времени не превзойденный, составлял тридцать три часа. Именно столько ему понадобилось год назад, чтоб пересечь на легком одномоторном самолете Атлантический океан и он даже сейчас, спустя год, помнил каждый их них. Но два часа? Фантастика!
– Ну, когда это все еще будет! – с сомнением отозвался великий летчик.
– Быстрее, чем мы можем предположить! Весь мир трудится, чтоб мечты стали реальностью.
– Весь мир? – переспросил Линдберг, вновь касаясь стального бока. Ракета завораживала скрытой мощью. Привыкший к тому, что для полета нужны крылья, летчик машинально искал их, не находил и оттого все сильнее чувствовал несуразность разговора.
Инженер же энергично кивнул.
– Слава Богу, пока нет никакой завесы секретности над всем этим. И идеи и технические достижения доступны каждому. Немцы, французы, чехи, русские. Даже китайцы и те что-то делают в области ракетостроения…
За три часа пребывания в его автомобиле летчик понял, что его спутник не просто энтузиаст ракет, а почти что фанатик.
– Но Америка-то впереди всех, я надеюсь? – серьезно спросил Линдберг. Инженер рассмеялся. Это был смех сильного и гордого человека, понимающего свою причастность к великому делу.
– Разумеется. Но не потому, что она Америка, а потому что выиграет любой, кто первым обратит внимание на преимущества реактивного движения.
Американский швед махнул рукой, жестом этим охватывая городок, засмеялся.
– К счастью у нас есть деньги на исследования, чего не скажешь о Европе или Азии.
Он смешно выпятил губу, демонстрируя отношение этим несерьезным потугам.
– Там бедность и любительщина… Теоретики. Все на бумаге, а у нас…
Он с любовью посмотрел на огромную эстакаду, уводящую взгляд в небо.
– Вот он путь в реальное будущее. Уже сейчас мы можем подняться почти на пятьдесят миль, а в ближайшем будущем!..
– Жаль, что у нас нет возможности запретить подобные исследования в других странах…
Нельсон посмотрел на авиатора и странно улыбнулся. Он не понял, пошутил тот или сказал это всерьез.
– Науку запретить нельзя.
Линдберг кивнул с некоторым сожалением.
– Но к счастью в ней всегда кто-то становится первым, а все остальные – последними. Последними, а не вторыми и третьими…
Год 1928. Май
СССР. Москва
Сталин повернулся на звук открывшейся двери. В проеме вытянувшись стоял Поскребышев с неизменной папкой в руках.
– Что?
– Председатель ОГПУ товарищ Менжинский.
Иосиф Виссарионович кивнул, и секретарь исчез, словно не за дверью пропал, а сквозь стену сгинул. Не прошло и трех секунд, как в дверях появилась коренастая фигура Председателя.
– Здравствуйте, Вячеслав Рудольфович.
Сталин шагнул навстречу главному чекисту.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
Сталин сесть не предложил, и чекист остался стоять, глядя, как хозяин кабинета перебирает бумаги в красной папке.
Под алым сафьяном, Менжинский знал это наверное, хранились письма, что не просто адресовались товарищу Сталину, таких было множество – Вождю писали со всего мира – а те, что референтура выделяла для того, чтоб Хозяин сам посмотрел и принял решение.