— Иди, Оборотень.

— Куда?

— Вымаливать прощение.

…Он ожидал, что Алекс будет рассержена, он даже приготовил покаянную речь, но она была не просто рассержена, она пребывала в ярости. Пунцовые пятна гнева на щеках не скрывал даже тщательно наложенный макияж. Когда Данила вошел, хозяйка клуба не сидела за столом, как положено боссу, а разъяренной фурией металась по кабинету.

— Привет, — сказал он, в нерешительности застывая у двери.

— Уже виделись! — Голос Алекс был громкий, с непривычными истеричными нотками. — Что ты себе позволяешь?! Щенок! Мальчишка! Я тебе не какая-нибудь… Я твой босс! Или ты еще не понял, кто платит тебе деньги?!

— Ты меня увольняешь? — Вот и конец его карьере стриптизера. Кому нужны такие… неуправляемые?

— Что?! — Алекс перестала метаться, подошла вплотную. Пятна на ее щеках сделались еще заметнее.

— Теперь ты меня уволишь? — повторил Данила.

Очень долго, наверное, целую вечность, она гипнотизировала его яростным, немигающим взглядом, а потом сказала уже спокойнее:

— Расцарапать бы тебе рожу, Оборотень, да жалко портить товар.

— Значит, не увольняешь. — Он удовлетворенно кивнул.

— А ты забываешься…

— Извини.

— Раньше нужно было извиняться.

— А теперь?

— А теперь… — Ногтем указательного пальца Алекс прочертила линию у него на щеке. — А теперь, Оборотень, заканчивай то, что начал…

Он считал себя разумным и рассудительным, он никогда не шел на поводу у женщин, но сейчас под насмешливо-требовательным взглядом Алекс с ним что-то такое случилось, что-то неправильное, обрушивающее мироздание, превращающее заурядного детдомовского мальчишку в ненасытного зверя. Может быть, она и в самом деле была права, когда назвала его Оборотнем. Особое чутье…

— …Алекс, то, что произошло… — Данила застегивал рубашку и старательно не смотрел в сторону кожаного дивана, на котором, забросив руки за голову, лежала обнаженная Алекс. Из одежды на ней были только чулки, да и те порванные. Что же это на него нашло?..

— То, что случилось, ровным счетом ничего не значит. — Хозяйка клуба усмехнулась, потянулась, точно сытая кошка.

— То есть ничего как бы и не было? — Все-таки он на нее посмотрел: сначала на задумчивое лицо, потом на порванные чулки.

— Да, ничего как бы и не было. — Алекс улыбнулась. Это была улыбка победительницы, женщины, сделавшей сознательный выбор и нисколько о нем не сожалеющей. А он-то, дурак, считал победителем себя…

— А теперь я уволен?

— Уволен?! С чего бы? — Она перекатилась на бок, приподнялась на локте, сказала теперь уже совсем другим, деловым тоном: — Ты не уволен, Оборотень. Ты оштрафован на сотню баксов за непозволительное поведение.

— А когда я вел себя непозволительно, тогда или сейчас? — Наверное, Данила мог мы обойтись и без сарказма, если бы не был так уязвлен ее многоопытностью и таким очевидным равнодушием.

— Ты нарушил субординацию. — Алекс встала, совершенно не смущаясь своей наготы, прошлась по кабинету, уселась на рабочий стол, задумчиво поболтала в воздухе ногами. — Я босс достаточно либеральный, но у всего должны быть свои пределы.

Легкомысленный и в некотором смысле неприличный вид никак не вязался со стальными нотками в голосе Алекс. Голосу Данила доверял больше.

— А кто устанавливает эти пределы? — спросил он осторожно.

— Конечно, я. — Алекс достала из портсигара тонкую сигаретку, закурила. — В этом клубе я царь и бог. А ты что подумал, Оборотень?

— Примерно так я и подумал.

— Вот и молодец. Теперь, когда ты знаешь все о субординации, можешь быть свободен. Хотя нет, постой! — Она взмахнула рукой, отгоняя от лица сизое дымное облачко, а потом сказала совсем уж неожиданное: — Оборотень, ты был великолепен. И не спеши ухмыляться, я не о том, что случилось здесь. — Алекс небрежно кивнула в сторону дивана. — Потенциал у тебя неплохой, но над техникой еще работать и работать. Я о том, как ты завел публику. Клиентки в восторге, на тебя уже выстроилась очередь, мой маленький волк. Я пока держу оборону, блюду твою профессиональную невинность, но со следующего месяца в крейзи-меню ты значишься первым блюдом. А пока милым дамам придется ограничиться танго с Оборотнем. Так теперь будет называться твой сольный номер. И кстати, брюки тебе придется снимать. У нас здесь стриптиз-клуб, а не институт благородных Девиц…

Селена была невезучей с самого рождения. Начать с того, что росла она без родителей. Вернее, родители у нее наверняка имелись, но Селена о них ничего не знала. Да и не хотела знать, если честно, потому что нормальные родители никогда в жизни не оставят своего грудного ребенка умирать от холода и голода на парковой скамейке, а ее вот оставили…

Как ей жилось в доме малютки, Селена не помнила, и стылая парковая скамейка, и чужие неласковые руки начисто выветрились у нее из головы, оставив лишь тень от воспоминаний. Она начала осознавать себя лишь годам к четырем. Примерно тогда же научилась реально оценивать свои шансы.