Зачем, зачем оно призналось! Лучше бы молчало! Оно не имело права признаваться, пусть всё остается по-прежнему…"

Н. Мандельштам:

"Ничто не связывает так, как общее преступление: чем больше запачканных, замешанных, запутанных, чем больше предателей, стукачей и доносчиков, тем больше сторонников у режима, мечтающих, чтобы он длился тысячелетиями".

7

6 апреля в "Правде" появилась редакционная статья под заголовком "Советская социалистическая законность неприкосновенна"; в ней разъяснили читателям, что "презренные авантюристы типа Рюмина… пытались разжечь в советском обществе… чувства национальной вражды". "Как могло случиться, что в недрах Министерства государственной безопасности… было сфабриковано провокационное дело?.." – возмущался автор статьи, как будто в главной партийной газете не подозревали о том, что в стране существовал многолетний террор и миллионы людей исчезали из жизни по надуманным приговорам.

В той же статье сообщили: "Тщательной проверкой установлено, например, что… был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс". Вскоре отменили прежний указ о лишении Михоэлса ордена Ленина и звания народного артиста – "как неправильный"; на указе существовала пометка: "Без опубликования в печати".

Такого еще не бывало в Советском Союзе! Только что – месяц тому назад – клеймили "убийц в белых халатах", восхваляли Лидию Тимашук и вдруг публично признали, что арестованные невиновны, и к ним применялись недозволенные методы следствия. Подобное надо было принять, осмыслить, а, главное, поверить в случившееся, и не случайно возник шквал откликов на это событие.

Одни граждане безоговорочно согласились с реабилитацией врачей, подобно тому, как они соглашались с любыми решениями партии и правительства: "Я, как и многие советские люди, растроган справедливостью, честностью, гуманностью акта нашего дорогого, любимого Правительства…" – "Совершили невероятную ошибку и так справедливо ее исправили…" – "Только в нашей стране правительство проявляет так много заботы о людях… Честные люди освобождены, а виновники привлечены к ответу…" – "Мое поздравление… Тимашук прошу считать аннулированным…"

Другие оставались в недоумении и просили разъяснить подробности: не действовала ли Тимашук "по заданию вражеской разведки, чтобы посеять вражду между русским и еврейским народом?.." – Не являются ли "люди, сидящие в органах безопасности, запутанными в сети американских диверсантов?.." – "Зачем объявлять по радио, что следствие велось неверными методами…" – "Лучше бы не объявляли, а то получается стыд и позор…"

Третьи категорически осуждали освобождение "врачей-убийц": "Евреи и здесь сумели вывернуться…" – "Это гнусная провокация! Так им это не сойдет…" – "У меня такое ощущение, что получил пощечину…" – "Умер Сталин, и нет защитника советского народа…" – "Я лучше бы расстрелял Виноградова и всех прочих, чем так позорить себя…" – "Теперь евреи поднимут головы, и нам, русским, будет очень плохо…" – "Когда эта нация успокоится, и русский народ не будет из-за нее страдать?.."

"Четвертого апреля Шура Богданова, добрейшая вольняшка, работавшая бухгалтером на лагерном предприятии, рыдала и всхлипывала: "Кому же теперь верить?" Пару месяцев спустя холодный сапожник в Иванове спрашивал меня: "Может быть, они взятку дали?"

Из письма "группы рабочих-коммунистов": "В течение двух-трех лет газета ("Правда") в статьях и фельетонах вела погромную антисемитскую кампанию, смакуя еврейские имена и доказывая, как фашистские листки, что их надо бить. А теперь печатает передовицы о советской идеологии дружбы народов. Кто же вам поверит? Вы же проститутки и звери…"

Летом 1953 года на пленуме ЦК партии уже говорили, что публичная реабилитация врачей была сделана "в ущерб интересам нашего государства" и произвела на советское общество "тягостное впечатление". "Это было преподнесено сенсационно…" – "Зачем понадобилось склонение этого вопроса в нашей печати?.. Зачем это нужно было публиковать?"

8

Арестованные врачи не знали о смерти Сталина, и Я. Рапопорт вспоминал: "Кажется, ничего особенного с тех мартовских дней не произошло: всё те же наручник и те же допросы, разве что… следователь стал как-то ленивее… Выколачивание "чистосердечных признаний" стало менее настойчивым, хотя и продолжалось".

Затем арестованных перестали допрашивать. С них сняли наручники. Предложили написать объяснительные записки, в которых они отказались от прежних показаний и заявили, что подписывали протоколы после психологических и физических мер воздействия. 3 апреля поздно вечером врачам сообщили на Лубянке: "Следствие по вашему делу прекращено, вы полностью реабилитированы и сегодня будете освобождены". Рапопорт спросил генерала, как он "должен держать себя на свободе". Тот ответил: "Вы должны держать себя как человек, подвергшийся незаконному и необоснованному аресту".

Н. Вовси-Михоэлс:

"Четвертого апреля 1953 года рано утром позвонила дочь Вовси. Когда она сказала: "Папа дома и просит, чтобы ты немедленно пришла", – я решила, что она просто сошла с ума…

Вовси лежал на диване в разгромленной, еще не прибранной квартире. Выглядел он страшно, жаловался на боль в ногах. Говорил мало… По квартире, растерянная и заплаканная, слонялась жена Вовси, Вера, вернувшаяся вместе с ним. Ее арестовали в день объявления о "деле врачей" в печати… Постепенно, шепотом и боязливо, она стала рассказывать…