Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким ответственным за чью-то жизнь. Владели им и другие чувства, которые ему не хотелось бы называть.

«Она ведьма, — напомнил он себе, глядя на спящую. — Не про твою честь».

Но чем больше он это повторял, тем менее существенным это ему казалось.

Он осторожно высвободил руку, вышел из спальни, оставив дверь приоткрытой, и дал волю гневу, бурлившему в нем уже не один час. С серебряным гробиком в руке он слушал, как дышит Диана — только этот звук и удерживал его от немедленной расправы с обоими чародеями.

Городские часы, устало отзвонив восемь раз, напомнили Мэтью о пропущенном вызове. Он достал телефон и стал проверять сообщения. Помимо систем безопасности в Олд-Лодж и лабораториях, присылавших автоматические уведомления, ему несколько раз звонил Маркус. К панике он не склонен — что у него стряслось? Мэтью хмуро набрал код прослушивания.

«Мэтью, — сказал знакомый голос без обычной игривости, — я проанализировал ДНК Дианы. Результат удивляет… Перезвони мне».

Он еще не договорил, а Мэтью уже нажал кнопку быстрого вызова, запустив свободную руку в волосы. Маркус ответил после первого же звонка.

— Мэтью. — В его голосе слышалось облегчение — он названивал своему шефу весь день, даже в музей Питта-Риверса, где частенько между скелетом игуанодона и портретом Дарвина пребывал Мэтью.

«Ясное дело, он с ней, — огрызнулась наконец Мириам, которой он весь день не давал покоя. — Иди домой и жди его звонка там, раз все равно не работаешь».

— Что там за результаты? — тихо, но с хорошо слышной яростью спросил Мэтью.

— А у тебя что? — задал встречный вопрос Маркус.

Глаза Мэтью сузились при виде фотографии, оставленной на полу в ванной.

— Ты где?

— Дома, — с беспокойством ответил Маркус.

Мэтью, подобрав фото, по запаху обнаружил улетевшую под диван записку.

— Принеси результаты и мой паспорт в Нью-колледж. Квартира Дианы во дворе с садиком, подъезд номер семь, наверху.

Через двадцать минут он открыл дверь — волосы дыбом, лицо свирепое. Молодой вампир, едва не попятившись, протянул ему паспорт с вложенным внутрь манильским конвертом. Переступать ведьмин порог без разрешения Мэтью Маркус не собирался.

Мэтью, помедлив, взял у него конверт и отступил в сторону — разрешение было дано.

Он изучал результаты теста, а Маркус смотрел на него, вбирая запахи старого дерева, обветшалой ткани, ведьмина страха и едва сдерживаемых вампирских эмоций. От такой комбинации его собственная шевелюра вставала дыбом и в горле рефлекторно перекатывалось рычание.

С годами он научился ценить хорошие качества Мэтью — умение сострадать, чуткую совесть, терпение к близким. Знал он и его недостатки, главным из которых был скорый гнев. Эти вспышки имели столь разрушительные последствия, что Мэтью после них исчезал на месяцы, а то и на годы, чтобы как-то примириться с самим собой.

Но в таком состоянии, как сейчас, Маркус своего отца не видел ни разу.

Мэтью Клермонт вошел в жизнь Маркуса в 1777 году и бесповоротно ее изменил. Он появился на ферме Беннетов, шагая рядом с носилками, где лежал раненый при Брендивайне [35] маркиз де Лафайет. Мэтью был на голову выше всех остальных и командовал ими, не различая чинов и званий.

Ему никто не перечил, даже маркиз, который держался стойко и не терял юмора. Когда Лафайет предложил в первую очередь заняться солдатами, раненными тяжелее, чем он, Клермонт разразился столь изощренной французской бранью, что солдаты разинули рты, а маркиз умолк.

Вслед за этим он, к изумлению Маркуса, напустился на главного армейского лекаря, знаменитого доктора Шиппена, обозвал его способы лечения «варварскими» и потребовал, чтобы Лафайета пользовал другой доктор, Джон Кокрен. Два дня спустя Клермонт и Шиппен, к восторгу всех медиков и генерала Вашингтона, завели медицинскую дискуссию на беглой латыни.

До поражения при Брендивайне Мэтью перебил целую кучу британцев. Раненые в полевом госпитале рассказывали невероятные истории о его доблести — он, мол, идет прямо на вражеские ряды, и ни пули, ни штыки его не берут. Когда канонада затихла, Мэтью объявил, что за маркизом будет ухаживать Маркус.

Осенью, когда Лафайет смог снова сесть на коня, они с Клермонтом привели из пенсильванских и нью-йоркских лесов армию воинов онейда. Индейцы называли Лафайета Кайевла— искусный наездник, Мэтью же величали атлутануном — вождем, воеводой.

Клермонт оставался в армии еще долго после того, как Лафайет вернулся во Францию. Маркус тоже продолжал службу в качестве помощника полевого хирурга, ежедневно имея дело с ранами от клинков, мушкетов и ядер. Клермонт посылал за ним каждый раз, когда кто-то из его людей бывал ранен, — он говорил, что у Маркуса настоящий дар к врачеванию.