Заметного впечатления листовка на него не произвела. Он подержал её на ладони, помял пальцами, как бы пробуя добротность бумаги, и вернул полковнику.

— Уберите её, Бертен… Мне сегодня хочется отдохнуть от всего и повеселиться… Мадемуазель! — повернулся он к заглянувшей в гостиную Малике. — Позвольте вас на танец.

— Меня? — улыбнулась Малике.

Генерал поклонился.

— Но я очень плохо танцую. Вам потом придётся чистить свои сапоги.

— Не беда, мадемуазель! С вами я готов танцевать даже босиком.

— Вот как?

— Клянусь, мадемуазель!

— Пойду поищу себе партнёршу, — вмешался в разговор полковник Франсуа.

Генерал взял Малике за руку, разглядывая девушку с пьяной бесцеремонностью.

— Ваши глаза, мадемуазель… О, ваши глаза!.. Видит бог, будь я поэтом, я посвятил бы вашим глазам оду. Я бы…

Появление Франсуа и Лилы прервало излияния генерала.

Включили радиолу. Начались танцы.

Фатьма-ханум пошла на кухню. В столовой остались Абдылхафид, Бен Махмуд и доктор Решид.

Тягостное молчание нарушил Бен Махмуд. Неприязненно взглянув на доктора, он сказал:

— Зря вы проявляете свою смелость, доктор!

Решид усмехнулся.

— Почему же?..

— Послушайте, доктор, — сказал Абдылхафид, — у меня к вам большая просьба: в моём доме так себя не вести.

— Как прикажете вести себя?

— Вы это понимаете лучше меня.

— Нет, если бы понимал, я бы не задал такого вопроса.

Абдылхафид засопел, что всегда было у него признаком недовольства и облизнул свои толстые губы.

Доктор продолжал:

— Если вы считаете, что я должен расшаркиваться и поддакивать всякой… глупости, то на это я не способен.

Доктору никто не возразил. После некоторого молчания он заговорил снова, обращаясь к Бен Махмуду.

— Может быть, не я излишне смел, господин адвокат, а вы чересчур робки?

— Почему это я робок? — вскинулся Бен Махмуд. — Я говорю то, что думаю!

— Но ведь право высказывать своё мнение дано не только вам, не так ли? Или инакомыслящим не полагается говорить то, что они думают?

Бен Махмуд промолчал.

— Скажите, вы искренне согласны со всем, что они говорят?

— Согласен! — буркнул Бен Махмуд. — Если бы не французы, Алжиру не видать бы такого благоденствия.

— Благоденствия? — вспыхнул доктор. — Что вы понимаете под словом «благоденствие»? Процветание таких толстосумов, как Шарль Ришелье? Да, такие «благодетели Алжира» действительно понастроили много разных сооружений, но какой прок верблюду от золотой клади, если жуёт он всё равно колючку! То, о чём вы говорите, на языке Европы называется «сотрудничеством светлого разума и чёрных рук». Европейцы-де обладают светлым разумом, а у нас, африканцев, только чёрные руки, грубая сила. И всё тут! Всё это, господин адвокат, вымыслы колонизаторов. Да тех, кому перепадает из их кормушки. Ну, скажите сами: с каких это пор ум, способности, умение стали достоянием одних европейцев? С каких пор мы, африканцы, стали лишь чёрными руками, грубой силой? Стало быть в духовном богатстве — в медицине, математике, астрономии, литературе, искусстве — нет нашего вклада? Стало быть…

Абдылхафид сердито постучал по краю стола своими толстыми пальцами:

— Доктор! Давайте прекратим этот разговор!

Доктор встал:

— Хороший совет. Только вот вернутся ваши гости и снова затронут эту тему. А им сказать «давайте прекратим этот разговор» вам покажется неприличным. Поэтому, с вашего позволения, я лучше пойду.

Абдылхафид не произнёс ни звука.

— Доброй ночи! — вежливо попрощался доктор и шагнул к двери.

Абдылхафид сердито посмотрел ему вслед, и, шевеля своими мясистыми губами, беззвучно выругался. А Бен Махмуд, словно избавясь от тяжёлого груза, глубоко вздохнул:

— О-о-уфф.

В гостиной отдыхали после танцев. Генерал держал Малике за руку и, посмеиваясь, с довольным видом что-то ей говорил. Не раздумывая, доктор подошёл прямо к ним. Глянув на часы, он протянул Малике руку:

— Прошу извинить… В десять часов я должен быть в больнице. Там ждут. Доброго вам вечера!

Малике смотрела на доктора растерянными, виноватыми глазами. Она чувствовала — тут что-то неспроста. И всё-таки, протягивая руку, спросила:

— Но ведь ты ещё вернёшься, Ахмед?

Доктор отрицательно покачал головой.

— Не смогу… к сожалению. Будем живы, увидимся завтра. Позвоню часов в двенадцать. Доброй ночи!

Он поцеловал руку Малике, избегая её вопрошающего взгляда.

Генерал взял доктора под локоть и, провожая к двери, тихо произнёс:

— Откровенно говоря, мсье доктор, направляясь сюда, я питал надежду познакомиться с вами. Очень рад, что надежды мои осуществились. Жаль только, не пришлось поговорить. Вы сами понимаете, для спокойной, задушевной беседы здесь не та обстановка. Что вы скажете, если завтра в девять утра… Нет, в девять рано, лучше в десять нам выпить вместе по чашке кофе? Не возражаете?