Теперь жаворонки на их языке означало как раз то, что произошло в районе станции Жаворонки – то есть, не унылый запорожский минет, а жаворонки: так, чтобы вся избушка дрожала, чтобы хвоя лиственниц сваливалась с крыши, чтобы Ленин упал со стены.

Наутро, когда все воскресли и сели бухать, Серега спросил чувака:

– Слушай, ты почему все время Нина кричишь?

Чувак сказал:

– Не знаю.

Потом спросил:

– А где наш Ленин?

Я сказал:

– Наш Ленин упал. Он где-то между стеной и столом.

Серега сказал:

– Слушай, может, ты вовсе не Нина кричишь, а кричишь ты: Не надо.

Чувак нагнулся, поднял клеенку, посмотрел под стол, увидел там Ленина и сказал:

– Нет. Я не кричу: не надо.

Серега сказал:

– А что же ты кричишь?

Чувак сказал:

– Не знаю. Наверное, я все-таки Нина кричу.

Серега сказал:

– А почему ты Нина кричишь?

Чувак сказал:

– Не знаю, почему я Нина кричу.

Серега сказал:

– А как твою жену зовут?

Чувак немного подумал и сказал:

– Нина ее зовут.

Серега сказал:

– Вот поэтому ты Нина и кричишь.

Так всё и выяснилось. С тех пор мы с Серегой, когда бухаем, тоже Нина перед смертью кричим. Когда мы разбухиваемся, то смотрим на количество бухла и определяем – крикнем мы сегодня Нина или нет. Таким образом, прокричать Нина – теперь означает набухаться и умереть, что стало своего рода иероглифическим знаком, подобно словам Запорожье и жаворонки.

Дальше:

Проблема Арабатской стрелки

Как мы в первый раз стопом ехали

В комбинезонах и касках

Как Серега в Гурзуф ченчину взял