Шрифт:
Отрывистое «Алло!» Хемы свидетельствовало, что она не в духе.
– Это я, – быстро сказал Гхош. – Знаешь, что у меня за пациент сегодня?
Он изложил ей суть.
– И к чему мне все это знать? – Хема даже не дослушала до конца.
– Хема, ты меня поняла? Нам придется оперировать. Это наш долг.
Молчание. Он добавил:
– Они на все готовы. Идти им некуда. И они вооружены.
– Если они на все готовы, пусть сами вскрывают брюхо. Я – акушер-гинеколог. Скажи им, что у меня на руках двое новорожденных близнецов и я не в состоянии оперировать.
– Хема! – От ярости Гхош позабыл все слова. А он-то думал, она на его стороне. Хотя бы в том, что касается заботы о больных.
– Ты хоть понимаешь, что на меня свалилось? – спросила она. – Через что я прошла вчера? Тебя там не было, Гхош. Теперь я в ответе за каждый вздох малышей.
– Хема, я и не говорю…
– Ты проведешь операцию, старина. Ты ассистировал ему при завороте кишок, ведь так?
Разумеется, она имела в виду Стоуна.
Тишину нарушало только его дыхание. «Неужели ей все равно, если меня застрелят? Откуда такое отношение? Словно я враг. Словно я причина вчерашней беды. А может, я и полковника сюда пригласил?»
– Что, если мне произвести резекцию и анастомозировать толстую кишку? Или выполнить колостомию? [51]
– Я после родов. Нетрудоспособна. На работе отсутствую. Меня нет сегодня!
– Хема, мы обязаны… пациент… клятва «Гиппократа… Она горько рассмеялась.
– Клятва Гиппократа актуальна, если сидишь в Лондоне и пьешь чай. Какие еще клятвы здесь, в джунглях! Я знаю свои обязанности. Больному повезло, что у него есть ты, вот все, что я могу сказать. Все лучше, чем ничего.
51
Хирургическая операция, во время которой часть ободочной кишки выводится наружу через переднюю брюшную стенку и вскрывается для дренирования кишечника или уменьшения давления на него.
И повесила трубку.
Гхош был специалистом по внутренним болезням, от и до. Инфаркты, пневмонии, неврология, лихорадочные состояния, сыпь, непонятные симптомы – здесь он был в своей тарелке. Он мог диагностировать, показана ли операция, но его не учили оперировать.
В лучшие дни Миссии, стоило Гхошу заглянуть в операционную, как Стоун моментально ставил его ассистентом. Это позволяло сестре Мэри немножко отдохнуть и вносило разнообразие в жизнь. Присутствие Гхоша нарушало благопристойность операционной, придавало всему какой-то карнавальный оттенок, но Стоун не возражал. Гхош сыпал вопросами, при нем Стоун разливался соловьем, наставлял, даже предавался воспоминаниям. По ночам Гхошу случалось ассистировать Хеме, если приходилось в экстренном порядке делать кесарево. Хема посылала за ним и при обширной резекции раковой опухоли яичников или матки.
А сейчас он оказался на месте Стоуна – справа от пациента, со скальпелем в руке, совершенно один. На этой точке его не было долгие годы. В последний раз по правую руку от больного он стоял во времена интернатуры. В качестве награды за хорошую работу ему дали прооперировать водянку оболочек яичка, причем штатный хирург находился рядом, в любую секунду готовый вмешаться.
По его указанию сестра вставила пациенту в анус газоотводную трубку и продвинула ее как можно дальше.
– Начнем, – сказал Гхош сверкающей чистотой стажерке, которая в халате и перчатках стояла с другой стороны стола в полной боеготовности. Шапочка и маска скрыли оспины у нее на лице. Ее глаза, хоть и покрасневшие, были все равно прекрасны. – Не начнешь – не закончишь, так что если хочешь закончить, то лучше начать, так?
Большое рассеченье проведи,
Здесь маленьким тебе не обойтись.
Добудь петлю, ощупай, огляди,
По часовой по стрелке поверни
И трубку вставь, и пропихни, и тут
Скопившиеся газы отойдут.
Если колон раздуло до размеров дирижабля, легче легкого повредить кишку и выплеснуть ее содержимое в брюшную полость. Он надрезал брюшную стенку по срединной линии, затем осторожно, как сапер на разминировании, углубил разрез. Когда уже отчаялся (ничего не происходило), перед ним внезапно раскрылась блестящая брюшина – нежная мембрана, выстилающая брюшную полость. Он рассек брюшину – выступила жидкость соломенного цвета. Вставив в рану палец и используя его в качестве ограничителя, Гхош произвел чревосечение на всю длину разреза.
Сразу же, словно аэростат из ангара, выплыл колон. Гхош затампонировал края раны, вставил большой ретрактор Бальфура, чтобы раскрыть операционное поле, извлек из раны перекрученную петлю и уложил на тампоны. Она была толщиной с автомобильную камеру, темная и налитая жидкостью, не то что прочие спирали, дряблые и розовые. Глубоко в брюшной полости он увидел точку перекрута. Осторожно манипулируя двумя участками петли, он повернул ее вокруг оси по часовой стрелке, как учил Коуп. Послышалось бульканье, и синюшность раздутой части стала исчезать. По краям к ней вернулся розовый цвет.
Сквозь стенку кишки прощупывалась трубка, которую вставила сестра. Он продвинул по твердому стержню кишку – словно занавеску натянул на карниз. Когда трубка достигла раздутой части, послышалось громкое шипение и в подставленное ведро толчками полилась жидкость.
– Все встанет на места, петля сократится, и мука моментально прекратится, – весело сказал Гхош, и стажерка, понятия не имевшая, о чем это он, подтвердила:
– Да, доктор Гхош.
Гхош пошевелил пальцами в перчатках. Они были ловкие и сильные – настоящие руки хирурга. Такого не испытаешь, подумал он, пока не возьмешь на себя высшую ответственность.