Послышался крик Дзолодо:

— Сбросил! Сбросил! Летит!

«Не разобрался, — подумал Косых. — Хорошо. Пусть улетает. На пожаре он нужнее. Мы-то уж как-нибудь выпутаемся. Помахать ему на прощание нужно, иначе догадается, что со мною неладно».

— Тимофей! Так тебя вроде? Переверни-ка меня на спину. Поосторожнее. Вот… Летчику помахать нужно. Пусть себе улетает спокойно.

— Рискованно…

— Поучи! Сами заварили кашу. Расхлебывай теперь за вас. И туда же… Учат… Помоги подняться. Я к дереву прислонюсь. Надо помахать. Пусть улетает. Он на пожаре до зарезу нужен.

Тимофей помог Косых подняться. Тот стал около дерева. Смотрел, как опускается парашют с грузом. Его опытному взгляду сразу стало понятно, что Ванин внимательно следил за приземлением и при вторичном сбросе постарался учесть снос верховым ветром. Груз сильно болтало. Оно и понятно — ведь парашютом никто не управлял. Однако груз опускался точно на косу, ширина которой не превышала и пяти метров. Ванин тем временем кружился с выключенным мотором, контролируя сброс, и, очевидно, старался разобраться в том, что же произошло с Косых.

Потом, когда Ванин увидел его, стоящего у дерева и приветливо машущего рукой, он, вероятно, решил, что все в порядке, покачал крыльями, улетел.

— Ну вот, а теперь будем думать, что нам с вами делать дальше. Начнем с контейнера. Тащите его к лагерю.

— Какой лагерь! Мотор чинить надо. Марину и Петра выручать. Сколько им в гроте сидеть? — проговорил с сердцем Тимофей.

Косых оказался не помощником, а обузой. Но сам он не мог и не хотел примириться с тем, что беспомощен. Не в его характере было такое.

— Тащите сюда контейнер. Палатку поставим. Вопросы есть? — резко спросил Косых.

— Как быть с мотором?

— Решим. Своевременно.

— У нас нет времени, — настойчиво продолжал Тимофей. Он глядел в сторону, отвечал сквозь зубы. — Вы можете сказать, как спасти наших ребят? Вытащить их из грота, если мотор откажет?

— Вести лодку на шестах.

Вздохнув, Тимофей с сожалением посмотрел на спасателя:

— Невозможно. Там местами у берега глубины более трех метров. Обрывы. На шестах не сможем пройти. Вы там, в ущелье, были когда-нибудь?

— Нет.

— Чего же беретесь советовать? К гроту можно добраться только на моторе.

— А что с мотором?

— Не знаю. Постараюсь найти и исправить поломку.

— Так и займитесь делом, — приказал Косых. — Не теряйте времени. Идите. Я вот с ним разобью лагерь. — Антон кивнул в сторону Дзолодо.

— Им и командуйте! — резко ответил Тимофей, круто повернулся и зашагал к лодке.

Антон долго смотрел ему вслед, потом перевел взгляд на Дзолодо и сказал:

— Фрукт!

— Что вы! Ягодка! — усмехнулся Дзолодо и тоже ушел.

Он догнал Тимофея. Они расстелили на галечнике брезент и перетащили на него мотор.

Было тихо. Река мягко курлыкала в камушках у берега. Окрестная тайга будто вымерла. Все живое притаилось в ней, ожидая решения своей участи: сомкнётся здесь огненное кольцо пожара или нет. Ветер, несший гарь с востока, яснее ясного показывал, что вдали кольцо огня уже сомкнулось, бежать было некуда. Но об этом точно знал только парашютист.

«Вот они, туристы! — зло подумал Косых. — Не знают, как мотор починить! Тайгу подожгли… Порастерялись все… Путешественнички! Лагерь не устраивают — чего же они есть будут? Дымом питаться? Этак обессилят и совсем идти не смогут. Раззявы! Точно, они пожар устроили!»

После ухода Дзолодо он долго лежал на боку, смотрел, как парни возились с мотором, вздыхал. Затем Косых стал приглядываться к близстоящим молодым липам и осинам, высматривая, где бы срезать рогатину поудобнее. Без костыля ему не обойтись. Обращаться за помощью не хотелось. Осторожно подтягиваясь на руках. Косых дополз до облюбованной осинки, прямой в стволе, с резко расходящимися ветвями. Достав из чехла нож, кряхтя от боли в лодыжке, он кое-как повалил осинку, срезал ветви и, цепляясь за свой костыль, поднялся.

— Уродина! — проворчал он, глядя в сторону Тимофея. — Вывих! «Отец доктор»! Олух! Самое большее — растяжение.

Однако наступать на ногу Косых поостерегся. Опираясь на костыль, он проковылял до контейнера, который так и остался лежать посредине косы. Став на колени, Косых распаковал его, достал палатку-серебрянку. Поохивая от боли, он снова отправился на опушку, чтобы срезать колышки, вернулся, поставил палатку, принялся готовить еду. Он был очень сердит на парней, встретивших его так неприветливо. Чувствуя себя здесь ненужным, лишним, калекой, он ругал себя, что, вопреки своему желанию, прыгнул к туристам. Даже будь он здоровым, от него здесь было бы мало толку. Косых казалось, что здесь, на косе, он встретит испуганных, паникующих мальчишек, и главной его заботой будет — командовать ими. Но все вышло не так. Единственно, что его успокаивало, было сознание: теперь уж преступники не уйдут от заслуженной кары. Не отвертеться им. Уж он, Косых, доставит их куда надо. Вина туристов в поджоге представлялась ему доказанной: ведь они даже не возражали.