Коротеев Николай Иванович
Шрифт:
— Надо потерпеть. Мы тут в самой круговерти огня.
Тимофей не поверил, ему совсем нечем было дышать. Он поднырнул под борт, высунулся из воды и что было сил задержал лодку.
Берег находился метрах в пяти. Не берег — море огня. Деревья стояли прямо у воды. Огромные, толщиною обхвата в два. II хвоя под ними, и сами стволы пылали. Один из стволов, у которого, видимо, подгорели корни, качнулся и начал падать в сторону реки.
Затормозив лодку, Тимофей вздохнул и поперхнулся. Воздуха не было. Раскаленная смолистая гарь забила легкие, перехватила дыхание.
Вскинув взгляд, Тимофей увидел все еще падающее дерево, которое должно было перегородить им дорогу. Опускалось оно медленно, как-то нехотя. Над ним в черных клубах смолистого дыма летели, сверкая, ослепительно белые, сгоревшие до раскаленного угля тонкие ветки, разлапистые ветви, охваченные огнем, похожие на фантастических птиц.
Ствол оказался так длинен, что едва не достиг противоположного берега, окунулся в реку раскаленной вершиной, подняв облако пара.
Из-под борта лодки высунулась голова Косых.
Течение подхватило ствол, всплывший и ставший черным, и понесло вниз.
Тимофей снова попробовал вздохнуть, но только закашлялся.
Подав знак, Антон спрятался под лодку.
Тимофей последовал за ним.
— Скорее! Скорее! — хрипел пожарник.
Сколько времени они, прыгая, подталкивали лодку? Может быть, минуту, может, две, но, теряя сознание, Тимофей почувствовал слабую, начиненную удушливым дымом, однако все-таки свежую струйку воздуха.
Лодка миновала гирло, в котором пожар был особенно свиреп. Теперь даже сам огонь подтягивал к себе из низовьез воздух, иначе он бы задохнулся.
Они подняли лодку на плечах, чтобы струя этого, похожего на свежий, воздуха подобралась к Марине, которая была без сознания.
— Далеко еще?
— С километр. Вон за тем кривуном… потише должно быть…
— Подождем, пока она очнется.
— Подождем… — согласился Косых.
Они стояли с минуту, пока Марина пришла в себя. Больше выдержать не могли: жар бушующего на берегу пламени жег лица и руки, мокрая одежда шпарила плечи и грудь, выступающие из воды.
— Не топите меня… Не надо топить… — бормотала в угарном дыму Марина.
— Ничего… Ничего… — бормотал Косых. У него кружилась голова. Боль в ноге с каждым шагом ощущалась все сильнее. Палка, которая служила ему костылем, видимо, сбилась, ступать приходилось на носок, и он тихонько постанывал.
Косых прикинул, сколько им еще надо идти. Выходило — километр с гаком. Только вот с каким: меньше половины или больше?
Снова и снова они приставали к берегу, приподымали борт, останавливались отдышаться. Марина понемногу приходила в себя, но помощи ждать от нее было рано. Она и сама понимала это и то и дело спрашивала:
— Скоро?
— Потерпи, — хрипел Тимофеи в ответ. — Потерпи…
— Скоро. Скоро… — вторил Косых.
Осколки камней, холщовые мешочки, где находились намытые шлихи, Петр разложил на брезенте. Он внимательно просматривал пикетажку, отмечал соответствующий записи образец. Но сколько Петр ни старался, ему никак не удавалось найти образцы, которые не жаль выбросить. Каждый по-своему представлял интерес, каждый был дорог. После долгого раздумья Петр откладывал его в кучу отобранных. Постепенно вся коллекция оказалась просто переложенной с места на место.
— Стоило стараться! — улыбнулся Дзолодо.
— Стоило. Я убедился, что выбросить ничего нельзя.
— Ты думаешь, за тобой пришлют грузовой вертолет? Тут не меньше центнера.
— Тогда я не двинусь с места. Походик… Зачем тогда мучались?
— А другие? Мотор Тимофея покорежен. Я не побывал у родных. Марина… Не знаю, довольна ли она. Скоро Тимофей придет?
— Он будет вечером, может, ночью.
— Плохо. Ты вокруг посмотри. Пожар совсем близко. — Дзолодо поднял руку, чтобы заставить Петра оглядеться, и осекся.
На опушке стояла огромная лосиха. Позади нее угадывались силуэты других. Целое стадо выходило к реке. Меж стволами кедра вились клубы дыма — предвестники недальнего и неотвратимо приближавшегося огня.
Животные, увидев людей, остановились в нерешительности. Вдруг заволновались. Бросились в стороны. Но не ушли далеко. Потом снова двинулись к воде. Вслед за ними из чащи выскочил медведь. Большой, старый. Он фыркал, мотал головой. На лосей он не обратил внимания, словно их здесь и не было.