И ведь как в воду смотрел!..

Все тут Сергею пожелания высказывали наперебой, а он, видать, совсем ослабел, растрогался, на глазах слезы.

Вдвинули носилки, говорю: «Ирина Павловна, садитесь в кабину». А она: «Нет, долг врача быть возле больного!»

Поехали. Пока с хребта спускались, я дорогу показывал: она там петляет, запросто засесть можно, особенно в темноте. Да и Витя показался мне шофером не очень надежным: он из десятиклассников, первый год за баранкой.

Как выехали на твердую дорогу, посмотрел я назад — лампочка в карете светит ярко, Ирина Павловна рассказывает Сергею, сквозь стекло слышно, про новую картину, а он, слушая про то, как страдал на экране принц датский, вроде и сам стал меньше страдать, даже чуть улыбается. А верней, это лекарства действовать начали — она его пилюлями щедро накормила.

«Ну, думаю, теперь все в порядке!»

Сел я поудобнее, откинулся и не заметил, как глаза закрылись, — денек-то выдался нелегкий.

Сколько проспал, не знаю. Вдруг вздрогнул, смотрю — бежит машина, белыми лучами тьму пробивает. Витя что-то насвистывает — наверно, чтобы спать не хотелось. А они — больной да докторша — все разговаривают, да так это громко, оживленно…

Вскоре дорога завиляла между скалами. Узнал я это место — почти половину пути проехали. Закурили мы с Витей, и, только из-за поворота выскочили, смотрю, поперек дороги, чуть наискосок, не торопясь бежит медведь, переваливается. Метрах в пятидесяти…

«Дави!» — заорал я, себя не помня.

Витька нажал на всю железку. Медведь чуток замешкался, видно удивил его свет среди ночи, и тут же рванулся он со всех ног, да уж поздно было — Витя выжал, наверно, все сто!

Если бы немножко левее, положил бы медведя под колеса, а так только ударил левым колесом, но врезал крепко. Тот полетел через голову, раз и два!

Мы еще метров пятьдесят проскочили, пока остановились. Убили или не убили? Вроде распластался он как мертвый, но разве на такой скорости разглядишь?! Зверь живучий, отлежаться может, а мы, как на грех, без ружья.

Решили мы с Витей потихоньку назад осадить, если он лежит, так колесами для надежности придавим, а ушел — его счастье.

«Чего остановились?» — Ирина Павловна спрашивает.

«Медведя, говорю, подбили!»

«Может, йодом смазать или валерьянки ему дать? На то ведь мы «скорая помощь»!»

Она-то мои слова за шутку приняла. Слышу, как ни в чем не бывало рассказывает дальше Сергею про какие-то абстрактные картины.

А тут картина получилась, можно сказать, конкретная до ужаса!

Витя вперед двинул, на середку дороги вырулил, а я дверку приоткрыл, на подножку встал, чтобы командовать, когда задом поедем. И, представьте, чувствовал себя этаким молодцом, победителем. Очень человек смелеет, когда он на машине.

Вдруг в темноте как черная молния мелькнула! Счастье, что машина на скорости была и Витя сразу заметил, газанул до отказа; рванулись мы вперед.

Медведь только — бух! — лапой по кабине, вмятина до сих пор есть. И тут же сразу сзади зазвенело… Оглядываюсь — батюшки, стекла задней дверцы вдребезги, обломки Сергею на ноги посыпались, а медведь лапищами уцепился и морду в карету всунул, пасть раззявил, ревет, и пена клочьями брызжет…

А они против него, в трех шагах… Сергей лежит пластом, Ирина Павловна в комок сжалась, застыли оба как неживые!.. Дверки задние ходуном ходят, вот-вот раскроются, — еще бы, тяжесть такая!

Я ору: «Жми!.. Виляй!.. Быстрей!..»

Дорога тряская, вся надежда, что сбросит его.

Швыряло сильно, но медведя не сбросило, а дверки не выдержали, раскрылись… Сердце мое как тисками кто сжал!

Медведь на левой створке повис, ее напрочь откинуло, он, как акробат, болтается, вот-вот задними лапами до пола кареты дотянется!

Смотрю я на такое сквозь стекло, как в кино на экране, а шапка моя вместе с волосами шевелится! Что делать?

Докторша застыла, как в столбняке, но вдруг обеими руками свой чемодан схватила да как швырнет!.. Чуть следом не вылетела, но попала в брюхо ему. Закачался, дьявол, как маятник, точку опоры потерял, а все же, проклятый, удержался!.. Дверка опять напрочь распахнулась…

Я ногой заводную ручку нащупал, схватил на крайность и это оружие, но понимаю: останавливаться нельзя, не успеем и помочь, — задерет он их. Кричу: «Жми!..»

А Ирина Павловна, должно, решила — теперь всё, погибель! Смотрю — метнулась, легла на Сергея, собой его закрыла.

А тот вдруг охватил ее рукой, изогнулся, приподнялся и сдернул ее, как невесомую… Сам вскочил, пригнулся и этим своим костылем — тростью художественной — в морду, в морду, по лапам, в бок, то как шпагой, то как шашкой. И, честное слово, не то от его ударов, не то тряхнуло очень здорово — Сергей головой в крышу, а медведь оборвался!

Смотрю — глазам не верю: дверки раскачиваются, а за ними — такое счастье! — черная пустота.