Набросив на плечи рубашку и застегивая ее на ходу, толкнул дверь в комнату Олега. Василий Ефимович вчера принял только лишь стакан красненького, а хозяин выпил не меньше литра, так что разбудить его оказалось делом сложным.

— Куда вы собрались в такую рань? — ворчал Олег, одеваясь.

— До переговорного пункта далеко?

— Да пять минут вашей кавалерийской походкой!

— Ладно. Тогда оставайся.

— За каким хреном я одевался?! — недоумевал хозяин. — И голым мог ответить.

Прикинув, что Костя проведет в пути минут сорок, Шерстнев выпил чашку растворимого кофе, стараясь забыть о сообщении внука. Пока мало информации, чтобы прийти к определенному выводу. Хотя фраза «С Борисом Михайловичем случилось несчастье» говорила о многом. Например, о том, что появляться в Москве для Шерстнева очень опасно.

Ровно в шесть часов пятьдесят пять минут он вошел в кабинку междугороднего переговорного пункта и набрал номер своего домашнего телефона. Автоответчик старческим голосом напомнил Шерстневу, что того сейчас дома нет. «Значит, Костя еще не приехал». После десятка длинных гудков Василий Ефимович хотел было положить трубку, но на том конце провода раздался голос:

— Дед, это ты?

— Я. Расскажи-ка подробней, что случилось.

— Я сам толком ничего не знаю. Когда уезжал утром с дачи, застрял на переезде. А напротив, на обочине, бабки уже устроили торговлю, ну и, как обычно, треплются. Поначалу я не слушал, потом стало доходить, что на платформе нашли мужика с проломленной головой — «хорошо одетого, кажись, с ночи лежит». У меня сразу подозрение на твоего гостя.

— Постой, а ты-то как оказался на даче?

— Решил проверить, как он там.

— Так, об этом я с тобой позже поговорю. Начни с самого начала.

— Дед, ты не наезжай на меня, я правду говорю. И хорошо, что приехал. У твоего знакомого кровля перекосилась от пьянки. Только я вошел, он бросился на меня с бутылкой, пришлось усмирить его. Потом тот очухался — мол, что-то ему померещилось. Схватил «трубу» и ушел.

— А ты?

— Он не мальчик, я не нянька.

— Когда это было?

— Стемнело уже. Одиннадцать, двенадцатый. Я серьезно, дед, у него не все дома. Если уж на меня набросился...

— Так это его нашли на платформе или нет?

— Его, сам видел.

— Жив?

— Был живой, когда его увезла «Скорая». Менты пассажиров опрашивали, не знает ли кто пострадавшего. Как я понял, при нем не было ни документов, ни денег, ни телефона. Короче, мужик еще с вечера искал приключений, вот и нашел. Мало того, что ему голову проломили, да еще обокрали.

— В какую больницу его увезли?

— Кажется, в местную.

— Ты точно узнай.

— А мне это надо?

— Ты с отцом таким тоном разговаривай! Много он тебе дает на карманные расходы?

— Ну ладно, не кипятись, узнаю.

— А ты чего в такую рань с дачи уехал?

— Так Борис сказал, что утром вернется. Вот я и...

— Понятно, можешь не продолжать. Из всего сказанного тобой я делаю вывод: во всем виноват ты. Я запретил тебе появляться на даче — а ты только послушал. Мой гость — мой, слышишь? — уходит пьяный, уходит на ночь глядя, а ты? Не перебивай меня! А ты, чтобы оправдаться передо мной, тут же придумал нападение на свою бесценную персону. Лично мне ясно, почему ушел Борис. Ты заявился на дачу с шоблой, а он не стал вам мешать. Вот и все.

— Ну, дед, ты даешь! Да, я приехал не один, но остальные сидели в машине.

— И ты пошел на разведку.

— Ой, дед, давай без специальных терминов. Лучше скажи, что делать дальше.

— Во-первых, узнай, куда отвезли Бориса, как его самочувствие и так далее. Наверняка ему понадобятся деньги. Я позвоню отцу, и ты передашь деньги Борису Михайловичу. У него проблемы с жильем, так что, если травма у него не очень серьезная, скоро он вернется на дачу. К тому времени я надеюсь приехать. И смотри у меня, Костик, если наврал!

— Клянусь, дед! Подумай, зачем мне лишаться пособия!

— Ладно. Раз уж ты там, прослушай пленку на автоответчике. Издатель должен со мной связаться, а я забыл совсем. Давай, я подожду.

«Слава богу, ничего серьезного», — наконец-то с облегчением вздохнул Василий Ефимович. Он надеялся на самое худшее: Радзянский узнал, где скрывается Левин, и убрал его. Поскольку «несчастье с Борисом Михайловичем» наталкивало именно на эту мысль. Отсюда и вполне оправданные опасения, естественная реакция на собственную безопасность.