Полина и Пелевин, молча взиравшие на это представление, обменялись сердитыми взглядами, и как-то не сговариваясь, одновременно покинули двор. Часом позже, отскоблив от себя дорожную грязь и переодевшись в чистое, Алексей чинно поглощал хозяйские разносолы и неторопливо рассказывал тете Розе последние новости. Те, в основном, почему-то сводились к его печалям.

– …да и Бог с ним, с тем походом, — ворчал траппер, отрешенно болтая ложкой в тарелке. — С тем, что мне девчонку в Трансвааль тащить придется, я уж смирился давно. Но пирожные?! Я их с самого Стомбвилля пер! Мух отгонял, пыль рассеивал, ночью их Бирюш, слюной истекая, стерег! А она!?.. Я, мол, такое не ем! У-у-у, фифа!

– Я вас умоляю Алекс! — философски пожала плечами тетя Роза. — Ну шо ви хочите от маленькой девочки? Шобы она, завидев тех засохших пирожных, таки бросилась до вашей шеи или начала отплясывать фрейлехс? Таки я вам скажу, шо она не с Одессы и ничего за то не знает. У девочки таки есть мозгов и немножечко воспитания! Поля бережет фигуру и таки она правильно делает! Вот когда она таки родит вам пять-шесть детей, шо ви скажете за ту фигуру, когда станете рвать волосы за ту тростинку?

Услышав последнюю фразу, Пелевин, так и не донеся ложку до открытого рта, уставился на хозяйку.

– Алекс! У вас нет таких причин смотреть на меня как кролик на удава! — Возмущенно заявила тетя Роза, с размаху хлопнув широченной ладонью по спине замершего траппера. — Если ви подавились, так и скажите за то без второго слова, а не сорите на пол ложками! И не устраивайте геволт за те пирожные. Я таки имею слов за ту кондитерскую и того Манна и все они, прости Господи, не для приличных людей! Вечером я приготовлю рыбу-фиш… Ай! Азохен вэй! Я таки отберу у этого шлемазла Изи то американское молоко, шо умные евреи попрятали до банок, и галеты, и приготовлю такой торт-«термитник» шо ви проглотите не только пальцы, но и, не дай Бог такого разоренья, тарелку! А тот шлемазл Манн таки будет иметь причин удавиться от зависти!

Едва в воздухе прозвучало магическое слово «торт», на кухне почти одновременно материализовались Полина и Коули. И если девушка, стараясь не смотреть лишний раз в сторону траппера, принялась за обед, то Изя, выставив на стол бутылку виски, самым недвусмысленным образом, стал склонять Алексея к совместному распитию. Пелевин, поддерживаемый тетей Розой, пока держал оборону, но надолго ли хватит его упорства, не знал и сам. Изя, почувствовав неуверенность оппонента, усилил напор, и Бог весть, чем бы закончилось дело, если бы у входа не раздался грохот. Массивная дверь с противным треском врезалась в косяк и застыла, явив народу и миру крепыша шести футов ростом с очень бандитской на вид физиономией.

– Алекс! Ты таки имел желаний узнать за Моню Пельзельмана! — радостно всплеснул руками Коули. — Таки это ён пришел сюдой без шуму и пыли! Ну, почти без шуму! А видя его печальные глаза, я имею слов сказать за то, шо дорожной пыли в его карманах больше чем золотого песка!

Моня, обдав говоруна недружелюбным взглядом, с шумом брякнул свою амуницию на пол у входа, добрался до стола и, без лишних слов забрав у Коули бутылку, надолго присосался к горлышку. Частично утолив жажду, (бутылка опустела почти на треть!) гость откашлялся и начал рассказ о своем походе.

Речь состояла преимущественно из нецензурных выражений и междометий. Не успел рассказчик поведать и о трети своих злоключений, как тетя Роза, возложив на себя роль негласного цензора, смачно влепила ему половником по лбу, указывая, что помимо нее на кухне есть еще представители прекрасного пола. Моня, потирая ушибленную кость и собирая в кучу разбежавшиеся в стороны глаза и мысли, на некоторое время замолчал. Восстановив душевное равновесие, он продолжил повествование, но вещал уже куда менее экспрессивно, регулярно затравленно косясь на тетю Розу и подбирая менее крепкие слова и выражения. Закончив грустное повествование пожеланием Гаитомбе обзавестись новыми аксессуарами в глубине его тухес, Моня вновь сделал изрядный глоток, ополовинив остаток жидкости в бутылке, и переключил своё внимание на Полю.

Пару минут он расточал корявые комплименты, достаточно вежливо намекая, что не прочь более тесно познакомиться с девушкой. Тетя Роза, заметив, что Пелевин нехорошо щурит глаз и потихоньку разминает кулаки, еще раз шарахнула родственника по лбу. Моня ойкнул, вжал голову в плечи и смиренно скукожился, виновато поглядывая на тетку наивными васильковыми глазками. Хозяйка окинула присмиревшую компанию подозрительным взглядом и стальным голосом настоятельно порекомендовала мужчинам покинуть кухню, заняться чем-нибудь полезным и до ужина на глаза ей не показываться. Мужчины сочли за благо разгневанной хозяйке кухни (да и всей фактории тоже) не перечить и потихоньку смылись во двор.

Выяснив у Изи, что Моня по жизни мужик не злобный и с руками, растущими из нужного места, Алексей, выцыганил у Коули инструменты и на пару с Пельзельманом до вечера успел не только привести в порядок колеса, но и навесить тент на фургон. Когда же Изя возмущенно завопил, что тент брезентовый, да еще и армейского образца, а, следовательно, краденый, то есть немалые неприятности при встрече с английским патрулем гарантированы, траппер отмахнулся, мол, он его в карты у кафров выиграл, а где те негры спёрли тот брезент, его мало волнует, точнее, не волнует вовсе.