С аппетитом позавтракав, она поиграла на фортепьяно, долго гуляла пешком и до самого ужина думала о Мануэле Барбозе всего лишь два или три раза – уже без возмущения, без обиды, почти что равнодушно, и готова была посмеяться сама над собой за то, что в долгом припадке истерической фантазии воображала его героем. Он оказался жалким, хилым, старообразным, неотесанным. На охоту он ездил ради самой охоты, словно какая-нибудь деревенщина – без всякого поэтического порыва. К тому же не дурак выпить. Правда, он побывал в Европе, но, как говорится, ворон за море летал – умней не стал. Он оказался таким, каким и следовало ожидать,– невзрачным, ничтожным, ниже среднего уровня.

С наступлением темноты Ленита уединилась у себя в спальне и принялась упаковывать свои бронзовые, мраморные и фарфоровые безделушки. Любовно, со тщанием она заворачивала их в шелковую бумагу, складывала на дно огромного американского чемодана, прокладывала смятыми старыми газетами, салфетками, платками, тряпочками. Она заботилась о них, как мать или как страстно влюбленная. Иной раз она самозабвенно, упоенно рассматривала севрскую вазочку и в порыве умиления целовала ее.

Поздно ночью, уже в постели, Ленита услышала цоканье копыт, топот сапог и звяканье шпор.

«Явился, мужлан»,– проворчала она про себя и вновь принялась думать о предстоящем переезде в город, а оттуда – в Сан-Паулу.

Погода выдалась хорошая: ясную, холодную, звездную ночь сменило столь же светлое, радостное утро, как и накануне.

Ленита встала рано, выпила стакан молока, погуляла по лугу. На обратном пути она зашла в сад посмотреть на поспевающий инжир и наливающиеся виноградные гроздья.

С одного раскидистого апельсинового дерева, ветви которого, покрытые сочными листьями, стелились по земле, внезапно вспорхнула тико-тико [7] .

«У нее там гнездо»,– подумала Ленита и стала его искать, раздвигая руками ветки.

Остановившись и принюхавшись, она ощутила приятный запах мыла Легран и гаванской сигары.

Обогнув апельсиновое дерево, она лицом к лицу столкнулась с Мануэлом Барбозой, который любезно улыбнулся и учтиво поклонился, держа в правой руке шляпу, а в левой – роскошную, душистую алую гвоздику.

От брошенной неподалеку сигары поднималась легкая, спиралевидная струйка дыма.

Вчерашний Барбоза словно преобразился. Теперь это был истинный джентльмен, в полном смысле слова.

Высокий, открытый, без единой морщинки лоб; волосы тщательно подстрижены и элегантно причесаны на пробор, и лишь кое-где виднелись серебряные нити; безукоризненно выбритое лицо с классически правильными чертами. Вчерашняя бледность сменилась румянцем и здоровым загаром. Добродушно улыбающиеся нордические губы, над которыми красовались тщательно подстриженные, с легкой проседью усы, обнажали крепкие, белые, ровные зубы. Статная фигура, ноги, обутые в щегольские сапоги небольшого размера, аристократические руки с отполированными ногтями.

На нем был свободно сидящий светлый кашемировый костюм, кремовый галстук, белоснежная рубашка с отложным воротничком, открывающим крепкую, мускулистую шею. К лацкану пиджака была приколота душистая роза.

Изящно и галантно приблизился он к Лените.

–?Сеньора, я чрезвычайно сожалею, что позавчера вы изволили составить неверное мнение обо мне. Когда у меня мигрень, я похож на медведя или гиппопотама, а не на человека. Не окажете ли мне честь принять эту гвоздичку? Не смущайтесь – я ведь старик, в отцы вам гожусь.

И он непринужденно воткнул цветок девушке в волосы.

Потом, отойдя на пару шагов, поглядел на нее и, с видом знатока наклонив голову набок, произнес:

–?Как идет этот красный цветок к вашим черным волосам! До чего красиво!

Взгляд Барбозы из-под полуопущенных век был таким ласковым, таким отеческим, а речь – такой мягкой, что Ленита не шелохнулась, чтобы воспрепятствовать дерзости. Она улыбнулась и спросила:

–?Значит, вы отлично себя чувствуете, успели отдохнуть с дороги, и головные боли вас не беспокоят?

–?Да нет! Дорога меня не утомляет, а мигрень прошла, и я забыл о ней. Хотите взять меня под руку? Прогуляемся по саду до завтрака?

Ленита согласилась.

Моментально, словно под воздействием электрического разряда, ее чувства переменились – от мечтаний об идеальном мужчине до истеричного каприза, от антипатии к реальному позавчерашнему человеку, оказавшемуся в неблагоприятных условиях, до внезапно нахлынувшего теплого и спокойного чувства к Барбозе. Он показался ей необычайно добрым и родным, чем-то похожим на Лопеса Матозу.