Она взглянула на Люка, как бы ожидая, что он спросит, какие же это обстоятельства. Но Люк обиделся и промолчал. Она вздохнула.

— В два, а то и в три часа просыпается моя дочь. Ей четырнадцать. Наверное, твоя ровесница, да? Тебе сколько лет?

Он барабанил пальцами по стеклу и молча глядел наружу.

— Летом она может проспать сколько угодно. Муж говорит: «Послушай, Мэг, почему ты разрешаешь ей так долго спать?» Я скажу тебе — почему. Потому что она несносная. В полном смысле слова несносная. Уму непостижимо, как она может быть такой ужасной. Спускается вниз в халате. Зевает. Приходит ко мне на кухню. «Ну и ну, ма, — говорит, — похоже, ты опять надушилась своим мухомором, ДДТ номер пять». И удаляется. А я в недоумении нюхаю свои запястья. «Лидди, — говорю, — ты собираешься сегодня убирать свою комнату?» А она отвечает: «Ты только послушай себя: пилишь и пилишь, совсем как твоя мать». Стоит мне пошутить, она говорит: «До чего смешно, ма. Ха-ха! Ты у нас настоящий комик». Это она стащила мой лучший кружевной бюстгальтер, который я надеваю только на годовщину свадьбы, а потом швырнула его мне обратно — замызганный, заношенный. «На, — говорит, — возьми свой драгоценный лифчик. Кому он нужен? Это для плоскогрудых». Называет меня сукой, прямо в лицо. Говорит, что я жирная уродина, что она ненавидит меня. А я говорю: «Послушайте, барышня, не кажется ли вам, что пора поговорить начистоту?», тогда она зевает в ответ и начинает отгрызать от рукава блузки пластмассовую веревочку, к которой прикрепляют ценник. Я прошу мужа: «Поговори ты с ней». «Лидди, — говорит он ей, — видишь, что с мамой? Зачем же ты огорчаешь ее?» А я говорю: «Что со мной? Что ты имеешь в виду?» И у нас с ним начинается скандал, а ей небось только того и надо. Отчуждение, разрушение, хаос — вот это по ней. Она дружила с одним парнем, обращалась с ним хуже некуда. В конце концов он ее бросил, и она всю ночь плакала и повторяла: «Ну зачем я так себя вела? Что мне сделать, чтобы он вернулся?» Я сказала ей, нужно быть честной, позвонить ему: так, мол, и так, она сама не знает, что на нее накатило. Ну, на следующее утро она позвонила ему, они помирились, и все было замечательно, Лидди даже поблагодарила меня за добрый совет. Все у нее вроде бы снова наладилось. Сидит в кухне за столом тихая, спокойная, давно я ее такой не видела. Потом начала качать ногой, грызть ногти, а потом опять позвонила своему парню. «Роджер, — говорит, — мне не хотелось огорчать тебя, но, думаю, тебе пора знать правду: врач сказал, что я умираю от белокровия».

Люк засмеялся. Женщина взглянула на него простодушно, по он заметил, что губы ее горько скривились.

— И вот часа в два-три, — продолжала она, — я сажусь в свою машину и еду куда глаза глядят. Сначала говорю сама с собой. Ты бы послушал меня. «Ни за что не вернусь», — говорю я себе. Ругаюсь последними словами, сигналю старухам, которые едва ноги передвигают. «Паскуда, зараза, испорченная девчонка, — твержу я, — она еще пожалеет об этом». И гоню во весь дух. Ты бы видел мой талон! Еще один прокол, и меня отправят на субботние курсы по борьбе с лихачеством, придется смотреть фильм про женщину, которая остается без головы. Но мне все равно, где быть, лишь бы не дома. Мчусь по дороге и представляю, как муж вернется домой и скажет: «Лидди, где твоя мать? До чего ты довела ее, Лидди!» И ей станет стыдно… А потом я начинаю думать о муже. У меня в самом деле очень хороший муж. От него бегать незачем. Вот я и воображаю, как ночью тайком проберусь в дом и скажу ему: «Слушай, давай удерем вместе. Смоемся». Но я знаю, он не согласится. Ведь непосредственно его это не так уж задевает. Конечно, она действует ему на нервы, но он целыми днями пропадает на работе, а поэтому реже сталкивается с ней и реже совершает промахи. Промахи, вот они-то и бесят меня больше всего. Я чересчур вспыльчива, позволяю себе злиться, спорю с ней… Да мало ли что еще! И если разобраться, то уезжаю я от своей несостоятельности, верно? В конце концов я сбавляю скорость. Начинаю вспоминать прошлое. Когда Лидди была маленькая, она всегда так прямо держалась, в любой толпе узнаешь по прямой, как струнка, спине. А то целый год ела только китайскими палочками. Чик-чик — стучали они по тарелке. Ты бы видел, на что была похожа ее тарелка! Но я не ругала ее. В то время она очень любила меня. Я была по-настоящему хорошей матерью. И она любила меня.

— Может, она и сейчас вас любит, — не вполне уверенно сказал Люк.

— Нет, не любит.

Они миновали указатель с надписью «На Балтимор». За окном простирался бесконечно унылый пейзаж — заросли высокой травы, задние дворы жилых поселков с веревками для белья, мотоциклами, круглыми бассейнами, потом снова заросли высокой травы, как будто пейзаж вращался на гигантском театральном круге.

— В сущности, — сказала женщина, — я езжу до тех пор, пока не вспомню ее такой, какой она была в детстве. Понимаешь? И пока не отыщу свое прежнее «я». Тогда я постепенно успокаиваюсь, сбавляю скорость и к ужину готова вернуться домой.

Люк взглянул на приборный щиток: часы показывали тридцать пять пятого.

— Сегодня сделаю на ужин салат из тунца, — сказала она.

— Прекрасная мысль.

— Чепуха. — Она снова провела по носу костяшками пальцев.

К пяти часам вечера они очутились на окраине Балтимора. Будто въехали в какой-то гигантский механизм, закопченный, гремящий, сумбурный, подумалось Люку. Но женщина не обращала внимания на эту картину и молча, не отвлекаясь, вела машину.

— Когда доедем до Рассел-стрит, скажешь, куда ехать дальше, — сказала она.

— Что?

— Как найти твой дом?

— Хм… Высадите меня в центре, и все.

— Где именно?

— Да все равно где.

Она пристально посмотрела на него.

— Я так близко живу, что…

— Близко от чего?

— Ну, от любого места.

— Слушай, Люк, — сказала она. — Все это очень странно. Ну-ка выкладывай, где твои родители.

Интересно, что она сделает, если он скажет, что сперва ему надо заглянуть в телефонный справочник? Он, дескать, давно не был дома — все лето в лагере или еще где-нибудь, не может вспомнить адреса… Нет, не годится. Но он правда не знал адреса Эзры. Просто был дом, к которому они подъезжали на машине: Коди — за рулем, Люк — на заднем сиденье.

— Дело в том, — сказал Люк, — что родители на работе. У них свой ресторан, «Тоска по дому». Может, довезете меня до ресторана?..

— А где он находится?

Люк замялся.

— Признайся, — сказала она, — ведь этого ресторана вообще не существует. Так я и знала. Ничего себе название — «Тоска по дому»!

— Есть такой ресторан! Честное слово. Только он еще новый. Они купили его совсем недавно. Я еще ни разу там не был.

— Иди посмотри адрес в телефонной книге, — сказала она.

Машина рывком остановилась возле телефонной будки — хорошо, что он пристегнулся ремнем.

— Иди поищи! — сказала она, воображая, что он врет.

— Ладно, пойду.

Будка была старомодная, с закрывающейся дверью, — пышущая жаром коробка из стекла и алюминия; он зашел внутрь, раскрыл телефонную книгу и провел пальцем вниз по колонке. «Публичная библиотека»… «Продажа недвижимости»… Ага, вот и рестораны. «Тоска по дому», — прочитал он и так удивился, будто и в самом деле врал.

— На Сент-Пол-стрит, — сказал он, вернувшись в машину. — Могу выйти где угодно, я найду нужный дом.