В чем заключаются эти ограничения? Во-первых, животное способно схватывать и использовать только те связи, которые оно обнаружило в собственном практическом двигательном опыте. Так, например, обезьяна способна сходу без проб и ошибок решить задачу подтягивания плода палкой только в том случае, если она до этого не менее трех суток имела возможность манипулировать с палками, играть с ними, исследовать их свойства. То же самое отмечает в своем рассказе Дениз. Все его попытки научить обезьян новым способам решения задач через показ и, так сказать, объяснение оказались бесплодны. «Я как-то попробовал, — пишет он, — научить Кетти убирать свое имущество в небольшой шкафчик, стоявший в клетке. На это был потрачен целый день. Я показывал ей снова и снова, что и как она должна делать. Но, даже несмотря на вознаграждения, она не проявляла ни малейшего интереса к моим стараниям». И это при исключительно развитом у обезьян инстинкте подражания!

Но та же самая Кетти, как мы видели, оказывалась исключительно способной, когда дело шло об использовании связей, обнаруженных ею непосредственно в собственном практическом опыте. Например, мы видели, как находчиво она использовала обнаруженную в опыте связь «надо выкинуть что-нибудь из клетки, а взамен можно получить то, что нужно».

Вторая особенность рассматриваемого вида мышления заключается в том, что оно ограничивается лишь координацией восприятий и движений. Действия животного представляют собой собой реакцию только на непосредственно воспринимаемую ситуацию. Они управляются только теми свойствами и, связями вещей, которые животное воспринимает в данный момент. Это, так сказать, решение задачи, основанное на «усмотрении» в буквальном смысле слова. Так, например, мы видели, что обезьяны используют предметы для доставания или опоры для подтягивания до предметов лишь тогда, когда они одновременно находятся в поле зрения. По той же причине животные способны обнаруживать и использовать лишь внешние, воспринимаемые связи предметов в пространстве и времени. Такие, например, как доставание одним предметом другого, залезание, дотягивание, сходство и различие вещей, последовательность предметов во времени и т.п. Но животные не способны обнаружить объективные связи и отношения, которые непосредственно недоступны восприятию, как, например, связи причины и следствия, цели и средства, рода и вида, и т.п., то есть связи логические, функциональные и т.д.

Третья особенность рассматриваемого нами типа мышления заключается в том, что оно направлено лишь на практическое удовлетворение определенной потребности, а не на познание окружающего мира, как таковое. Так, все самые находчивые открытия шимпанзе, вплоть до товарообменных операций и открывания замков, служат для животных лишь средством удовлетворения потребности в свободе, в пище и т.д. Познание окружающего мира не выступает здесь еще как самостоятельная цель, как особое звено деятельности психики.

Отсюда вытекает и следующая — четвертая — особенность рассматриваемого мышления. Оно реализуется лишь в двигательной форме, протекает только на реальном материале и определяется ближайшей ситуацией.

Отсюда явственно видно, что рассматриваемый вид мышления отражает свойства и связи окружающего мира очень своеобразно. Оно делает это через действия, а не через слова, понятия или хотя бы образы.

Связи и зависимости вещей, их свойства устанавливаются им только в пределах непосредственно данной ситуации. Мышление ограничивается полем восприятия и совершается в поле действия. Точнее, оно совпадает с действием и представляет собой мышление действием.

Любопытно, что похожие черты мы наблюдаем в некоторых примитивных языках. Например, у эскимосов «снег, который падает», и «снег, который лежит», обозначаются разными словами и, по-видимому, воспринимаются как разные вещи, потому что они по-разному действуют.

Здесь мы подходим еще к одной области, где, по-видимому, в принципе может наблюдаться и исследоваться в достаточно выраженном виде сенсомоторное мышление. Это — область интеллекта, мышления и деятельности древнейших первобытных предков человека.

Если для животных необходимо доказывать, что они имеют что-то вроде мышления и интеллекта, то для первобытных людей, по-видимому, этого не требуется. Достаточно хотя бы рассмотреть некоторые из орудий, которые они изготовляли и использовали. Уже в далекой глубине времен наши отдаленные предки, которые еще не располагали, по-видимому, ни речью, ни понятиями, демонстрируют способность к изготовлению такого рода орудий. Например, питекантроп, который стоял еще на полпути между обезьяной и человеком, уже осуществлял простейшую отделку камней, костей, дерева путем их дробления и раскалывания. Даже самые простейшие из этих орудий, относящиеся к так называемой культуре галек, требовали для своего изготовления пяти-шести операций, производимых под контролем зрения, точного управления движениями и довольно четкой их координации.

Синантропы умели уже изготовлять ручные рубила, кремниевые отщепы с режущими краями, остроконечники, скребла, проколки и сверла. Каждое из этих орудий позволяло осуществлять разнообразные функции и решать множество различных трудовых задач. Например, ручное рубило имело острый конец, приспособленный для рубки, пробивания и прокалывания. Оно имело широкий обух, который можно было использовать для дробления и разбивания предметов. Наконец, у него имелось острое ребро, которое можно было применять для скобления. Таким образом, ручное рубило позволяло рубить деревца, разрубать древесину, разбивать кости, добывать из-под земли, из дупла, из подземных нор и гнезд плоды, мелких животных и т.д.

Напомним, что всем этим располагали уже питекантропы, т.е. предки человека, у которых еще вряд ли имелась речь, и уж во всяком случае отсутствовало понятийное мышление. Как же они справлялись тогда со сложными интеллектуальными задачами, которые требовалось решить для изготовления и применения такого рода орудий? Убедительнее всего предположение, что они достигали этого способом, сходным с тем, какой мы видели у высших животных. А именно, с помощью сенсомоторного интеллекта и практического мышления.