— Э нет! — внезапно произнес Осоргин. — Прежде чем господин Струнский покинет нас, я хотел бы с ним рассчитаться!

Он подошел к Струнскому, смерил его долгим взглядом и внезапно отпустил звонкую пощечину.

— Что?! — завопил тот, отступая на шаг. — Меня истязают? Молокосос!

— Я вызываю вас на дуэль, — твердо сказал Осоргин.

— Где и когда? — яростно спросил Струнский.

— Здесь и сейчас, — ответил граф.

— Трус! — закричал Струнский. — Тебе не угодно стреляться со мной в Петербурге? Ты хочешь подло меня убить?

— Дуэль будет честной, — сказал Осоргин, — порукой тому — слово госпожи Черногорской.

— Ах, граф Петр Иваныч, — нервно произнесла госпожа Черногорская, — какие нынче дуэли? Это вовсе не к спеху.

— И тем не менее я прошу вас помочь рассчитаться с этим негодяем, — сказал Осоргин, — это дело чести. В первую очередь он оскорбил вас, но и мое достоинство немало задето.

— Недоумок! — процедил Струнский. — Я охотно отправлю тебя на тот свет!

— Как мне это не по душе, — сказала госпожа Черногорская. — Петр Иванович, представьте, что вы уложите Струнского. В Петербурге это почтут за убийство. Кто меня оправдает?

— Страшитесь? — усмехнулся Струнский. — Матушка-государыня даст вам жару! Грызть вам обоим в кутузке железные прутья!

— Стреляться! Немедля стреляться! — багровея лицом, закричал Осоргин. — На десяти шагах!

— Однако, — вступила госпожа Черногорская, — уж ежели вам стреляться, то прежде следует совершить маленькую процедуру. Вам, господин Струнский, придется послать записку к солдатам. Придумайте что-нибудь незатейливое. Должны же они понять эту сцену и не открывать стрельбы.

— Ах, бестия!.. — пробормотал Струнский.

Выхода у него, впрочем, не было. Рукой Струнского было начертано короткое послание, я его прочитал, ибо стоял рядом с госпожой Черногорской, внимательно изучавшей записку. В ней говорилось: «Впредь до моего особого письменного распоряжения не двигаться с места, стрельбы не открывать. Струнский».

Один из людей Станко вскочил на коня и помчал с посланием в горы.

Принесли дуэльные пистолеты. Станко быстро разметил пространство в десять шагов и воткнул две сабли по обе стороны. Привлеченные приготовлениями, сбегались со всех сторон люди.

Противники осмотрели пистолеты и разошлись. Лицо Осоргина стало сосредоточенно мрачным, Струнский же покраснел, из-под парика выступил пот.

— Раз, два, три! — крикнул Станко.

Дуэлянты пошли друг на друга. Осоргин двигался, прижав пистолет к груди, Струнский медленно поднимал руку. Шаг его стал неровным, рука напряженно дрожала, глаза вылезли из орбит. Шагах в десяти от барьера неожиданно грохнул выстрел, Струнский сорвался. В то же мгновенье он пошатнулся и упал, хотя пистолет противника безмолвствовал.

В своем щегольском серебряном камзоле Струнский лежал на песке, подвернув руку. Станко наклонился к нему.

— Обморок! — произнес он.

— Дайте ему английской соли, — распорядилась госпожа Черногорская. — Что же, граф, отложенный выстрел?

Граф Петр Иванович молчал, опустив пистолет.

Дальнейшее заняло не более получаса. Злодейскую свиту Струнского приказано было отпустить, а новосветовцам спешно погружаться на корабли. Этот бывалый люд ко всему был привычен, странствия он любил. Неожиданный поворот событий вызвал даже радостное оживление. Собирались споро и весело.

Что касается Струнского, то он довольно быстро пришел в себя. Помутившимся взором он провожал людей, садившихся в шлюпки. Одна из них предназначалась для госпожи Черногорской.

— Что ж, Петр Иванович, — произнесла она, — видно, не судьба.

— Настя! — воскликнул он.

— Я могла бы вам с Митей предоставить каюту, да ведь не решила еще, куда направимся. Но вот господина Струнского я покуда заберу с собой, чтоб не сделал глупостей. Вставайте, сударь, возьмите меня под руку да проводите к шлюпке. Пусть ваши люди наверху увидят, что вы в добром здравии.

— Благодетель, а я-то куда? — воскликнул Курячин.

— Гуляй, Мафусаил! — в отчаянье произнес Струнский. — Эта чертовка обвела меня вокруг пальца!

Вереницей проходили новосветовцы, унося с собой самое необходимое.

— Эх! — сказал казак, глядя на гору, где у пушек мельтешили фигуры. — Коня б моего степного да в сабли!

— Опять, значит, в бега, — говорил другой, — дело привычное, ладное. От кого бы не бегать, лучше уж бегать, чем на лежанке лежать.