Шрифт:
На работе ей вручили письмо. Тоня удивилась: ей никто не писал на заводской адрес. Письмо было от Никиты Бадейкина.
«Дорогая Тоня! — писал Никита. — Пишу тебе из Челябинска. Работа моя идет успешно. Здесь меня приняли радушно, создали все условия для работы. Сегодня я засиделся. Посмотрел на часы: время уже два, а спать совсем не хочется. Вот я и решил тебе написать. Извини меня за это, но я не мог удержаться от соблазна написать тебе.
Я очень долго размышлял над тем коротким разговором, который у нас с тобой произошел в тот вечер в саду. Я вспомнил день, когда мы впервые с тобой встретились. Это ведь было в первом классе. В первом классе! Десять лет мы учились с тобой почти за одной партой, десять лет мы дружили с тобой! Еще раз прости меня, Тоня, за то, что я ворошу наше прошлое, но оно, это прошлое, отчетливо вспомнилось после того вечера. Я вижу: нескладно у тебя сложилась жизнь, трудно тебе с Ладейщиковым…»
Тоня не дочитала письма. Она разорвала его на мелкие кусочки, сжала их в кулаке, задумчиво глядя в окно. Брови у ней были насуплены, губы сжаты — сейчас она была особенно красивой, мужественной. Тоня постояла минуты три, потом распахнула окно и выбросила изорванное письмо. Бумажные лепестки подхватил ветерок, рассыпал их в стороны.
В кабинет кто-то постучал, Тоня вздрогнула, села за стол. Скоро она забыла о письме Никиты.
Дома Тоня все устраивала так, чтобы ничто Петра не раздражало, не напоминало ему о прошедшей перемене.
Однажды вечером, когда они оба были дома, к ним ввалился дед Матвей. Дед поздоровался и, передавая Тоне сумку с рыбой, объяснил:
— Проведать пришел и окунишек вот принес. Давай-ка, дочь, сваргань нам уху.
Петр оживился. Тоня, увидев в нем эту перемену, обрадовалась, принялась готовить рыбу. Петр подмигнул деду Матвею и стал собираться.
— Куда? — спросила Тоня.
— Сама понимаешь.
— Не ходи, не надо.
— Никудышнее твое дело, Петр, прямо тебе скажу. На работе — она тебе командир, дома — командир. Ты хоть дома-то не поддавайся.
— Ничего не поделаешь, — развел руками Петр. — Мы дисциплину уважаем.
Тоня улыбнулась и сказала Петру:
— Ты думаешь, он пустой пришел, только с рыбой? Как бы не так! Ты пошарь у него в карманах.
Дед Матвей осуждающе покачал головой:
— Ежели бы моя Анна такой верх взяла надо мной, я бы, конечным образом, убег от нее. Верное слово.
— Однако и тебе от мамы не раз попадало.
— Экая ты! — нахмурился дед Матвей и вытащил из кармана бутылку водки.
Петр рассмеялся.
За ужином дед Матвей дотошно расспрашивал Петра о новой работе. Петр отвечал неохотно, а старик не унимался.
Тоня постаралась перевести разговор на другую тему.
— Слушай, отец, мы к тебе скоро удить рыбу придем, — заявила Тоня.
— Рыбаки аховые, — засмеялся старик. — От вас вся рыба в глубину убежит.
— Не убежит! И на нашу долю останется. Мы не жадные, нам немного надо.
Дед Матвей засиделся допоздна, уходя, он напомнил Тоне, чтобы на рыбалку приходили с вечера, а утром пусть лучше и не показываются.
Тоня, сказав про рыбалку лишь для того, чтобы переменить разговор, сейчас подумала о том, что и в самом деле неплохо бы провести выходной день на озере. Она и сказала об этом Петру.
— Брось, пожалуйста, эту затею, — поморщился он. — Не пойду я.
«Пойдешь! — подумала Тоня. — Уговорю!»
XVII
И хотя Петру не очень хотелось идти на озеро, тем более на ночь глядя, но он уступил уговорам Тони.
В субботу они собрались в недальнюю дорогу. Славика оставили у бабушки.
Дед Матвей поджидал гостей. На костре кипела уха. Дед то и дело поглядывал на дорожку, теряющуюся в лесной чаще.
Петр и Тоня пришли перед заходом солнца. Уже окутался синевой дальний берег.
— Смотри, смотри! — тихо сказала Тоня Петру. Он не мог догадаться, чего от него хочет Тоня, и растерянно смотрел туда, куда она ему показывала рукой.
— Боже мой! — с досадой всплеснула она руками. — Сюда смотри, а не туда!
Петр взглянул и увидел возле камышей серую утку и маленьких утят. Они плавали, ныряли и негромко переговаривались на своем птичьем языке.
— Невидаль какая, — проговорил дед Матвей, отодвигая котелок от костра, — их тут развелось уйма! Гомонят день-деньской, окаянные. Ужо осенью от них полетят перышки!
Озеро словно застыло. Камыши стеной стоят. Небо синеет и синеет. Солнце скоро скроется за лесом. Оно опускается медленно, словно старается подольше задержать свои лучи на озере, на камышах, кустарниках и дедовом шалаше.