Я спросил ее, могу ли я рассмотреть его поближе. Она выглядела немного нервной, но сказала: «Да», — так что я снял его со стены для более близкого осмотра. Я тогда спросил ее, могу ли я рассмотреть его еще ближе, и фактически вынуть из застекленной рамки. Она сказала: «Нет», — но я объяснил ей что, если я буду ей помогать, то должен все очень близко рассматривать. Я думаю, она тогда подумала, что я ищу в комнате место расположения некоторого редкого грибка, или легионеллы и, выглядя очень нервной и возбужденной, но шатким голосом, она сказала: «Хорошо, можете его достать».

Когда я достал ее институтский диплом из рамки, я понял, что нарвался на золотую жилу. Девушка вся напряглась. У нее по щекам побежали слезы, она начала плакать и что-то лепетать. Я люблю лепет: именно в это время выходит наиболее важная информация. Она фактически начала диалог с ее родителями, вроде: «Я же вам говорила насколько я ненавижу колледж, а вы никогда не слушали и заставили меня туда ходить». Она даже забыла, что я находился в комнате, а я сказал ей: «Эй! А ну глянь-ка», — и порвал ее диплом пополам.

Ну, это оказала на ее тело больше влияние, чем если бы я в нее два раза выстрелил из Магнума 44 калибра. НИЧЕГО СЕБЕ — она сперва полетела спиной вперед на кровать, а затем немедленно рванула вперёд — точно так же, как на пленке с Джоном Ф. Кеннеди, когда его застрелили в Далласе. Она немедленно сжала свой живот от боли, глянула вверх на меня и начала задыхаться, видя что я продолжаю рвать его пополам снова и снова. Ее вырвало.

В общем, по этой пациентке и ее колиту — с изменением пищевой программы, после применения Кишечной формулы #2 и несколько дней времени, ее колит закончился и никогда более не возвращался. Я нашел раздражитель ее колита. Ежедневное напоминание худших лет ее жизни и ее разрыв с родителями. Я избавился от этого, и она излечила себя.

ВЫЛЕЧЕННЫЙ РАК МОЛОЧНОЙ ЖЕЛЕЗЫ

У меня была пациентка со злокачественной опухолью груди. Это была первая ее встреча с раком, и она ее убивала. Во время посещения ее дома, когда она вела меня по коридору, после того, как я увидел ее спальню, я заметил запертую дверь. Я попросил, чтобы она открыла ее, а женщина сказала: «О, нет. Я не открывала эту комнату уже много лет». «Тем больше причин все-таки ее открыть» — подумал я, и попросил, чтобы она достала ключ. Она сделала это совсем неохотно, и я понял, что тут что-то есть.

Когда я наконец заставил ее открыть дверь, то обнаружил комнату, похожую на детский музей, застывший во времени, довольно пугающий — детская мебель, игрушки, игры и все такое. Большая часть этих вещей была закрыта покрывалами. Я попросил, чтобы она объяснила что это, и она мне сказала, что это комната ее дочери, умершей еще ребенком несколько лет назад. Я полагаю, что ребенку было приблизительно 8. Я мог видеть, когда был в комнате, что этой женщине было чрезвычайно больно здесь находиться.

Я слышал, как люди говорят, что родитель никогда не должен переживать своих детей, и как родителем, я могу полностью понять эту логику. Родитель никогда не готов иметь дело со смертью своего ребенка. Но я мог видеть, что эта комната была для нее ее непогребенным ребенком, могилой, и она должна была ходить мимо нее много раз каждый день, и я могу вообразить, какое горе, гнев, печаль и ад проходили в этот момент через ее разум и тело. И я знал, что эта комната должна исчезнуть.

Мы сели, и я сказал ей, что эта комната должна быть демонтирована, открыта, вычищена и превращена во что-то новое. Она спросила меня, что она должна сделать со всеми вещами ее дочери, а я сказал, что она должна их выбросить. Она начала плакать и смотрела на меня так, как будто я был психически больным. Грудь женщины предназначена для вскармливания детей, так что в этот момент я не только точно знал, что она должна была это все выбросить, но она должна была сделать это СЕЙЧАС ЖЕ, и я ей так и сказал.

Я был довольно убедителен. В конце концов — это был вопрос жизни или смерти. Я заставил ее вынести и вытянуть все на задний двор к большому мусорному контейнеру. Какое это было зрелище. Она это делала с истеричными рыданиями, соплями, слюнотечением и рвотными позывами. На второй ходке у нее вдруг появилась невероятная, очень острая боль в груди, и потом удвоилась. Она сказала, что это была худшая боль, которую она когда-либо чувствовала в той груди. Я сказал ей продолжать, и это заняло у нее большую часть дня. Был момент, когда она упала на дорогу и ободрала обе коленки до крови, а я только просто позволил ей лежать там и плакать. Я говорил это и раньше: сочувствие(sympathy) находится в словаре между дерьмом(shit) и сифилисом(syphilis), и я НИКОГДА не видел, чтобы оно кому-то помогало излечить себя, НИКОГДА.

Я не совсем садистский ублюдок, но я действительно позволял ей корчиться в своем опыте. Я не хотел что-либо уменьшать. Фактически, я был там, чтобы этот процесс продолжался и я бы подталкивал ее вперед.

Вобщем, оказалось, что это был абсолютный поворотный момент для этой женщины. Она продолжала эмоционально хоронить свою дочь, а также лечить рак ее молочной железы. Я время от времени с ней разговариваю, и она с возрастом поправляется, и ее рак никогда больше не возвращался.

Отметьте: истории моих пациентов часто показывали, что у людей, которые заболевают раком, почти всегда есть некоторый ужасный опыт во время предыдущих двух лет до того, как появился рак, опыт, с которым они не могли справиться.