Я увидел небольшую, но очень уютную кухню. Она пуста. По противоположной стене развешаны какие-то пучки трав. Под ними у стены стоит широкая и длинная крестьянская скамья. Правее — такой же простой обеденный стол. На нем я увидел аккуратно сложенную нехитрую глиняную посуду и белую скатерть.

Больше я ничего рассмотреть не успел, так как дверь открылась и вошла средних лет женщина. На ходу, обернувшись, она что-то сказала, идущей следом молодой девушке. Женщина была высокой и не по годам стройной. Темные с проседью волосы были аккуратно собраны в пучок. Рукава темно-синей блузки были закатаны выше локтей. Ее наряд дополнял холщовый передник. Она стала убирать со стола посуду. Ей помогала в уборке молодая, лет восемнадцати, девушка. Вьющиеся русые волосы, собранные в толстую косу, и здоровый румянец на щеках делали ее очень похожей на наших русских деревенских девушек. Через оконное стекло не было ничего слышно, но по мимике было видно, что девушку что-то развеселило. Она, переговариваясь с женщиной, то и дело весело смеялась. Худенькая и шустрая хохотушка быстро справилась с работой и вновь исчезла из моего поля зрения вслед за первой женщиной.

Мы, коротко обсудив увиденное, решили, что в доме одни женщины и опасаться нам нечего, можно зайти туда. Обогнув угол дома, подошли к входной двери.

Я нажал кнопку звонка, а Василий в это время стоял поодаль. Громкая трель звонка набатом прозвучала среди ночной тишины…

Через некоторое время, показавшееся нам вечностью, скрипнула оконная рама наверху и старческий голос спросил что-то по-французски. Через некоторое время вопрос повторился по-немецки — что нам нужно? Василий по-немецки, как мог, коротко объяснил, кто мы и что хотим. Рама захлопнулась, и наступила тишина.

Вот загремели дверные засовы, щелкнул замок, и дверь распахнулась. На пороге, высоко держа над головой зажженный фонарь, стоял невысокого роста, с редкими и совершенно седыми волосами старик. После светлого помещения он пристально вглядывался в темноту. Мы подошли ближе и попали в круг света. Старик с удивлением оглядел нас. Конечно, мы тогда представляли собой очень живописную группу!

За спиной старика был темный коридор, в конце которого была открыта дверь в кухню. Из нее лился мягкий, по-домашнему ласковый свет уютного жилища. К горлу подступил горький комок, вспомнился опять далекий дом, родители, брат Юра…

Хозяин дома между тем что-то сказал по-французски и жестом пригласил нас пройти в дом. Мы с Василием переглянулись, не ожидая встретить в доме мужчину. Но все же решились войти внутрь. Я переступил порог и впервые за долгие месяцы скитаний оказался в мирном доме. Следом вошел Василий.

Пока шли по коридору, наскоро договорились между собой, как действовать в случае опасности, где потом встречаться. Решили бежать в разные стороны, а потом встретиться на вершине холма, где мы перекуривали.

Пока прошел коридор, несколько раз поскользнулся. Пол был выложен гладкой керамической плиткой, а моя «обувь» не была приспособлена для передвижения по таким полам. Напомню, что ноги мои были обмотаны рукавами от одежды, позаимствованными у огородного пугала. Они хоть как-то защищали ноги от острых камней и сучьев в лесу. Правда, приходилось часто менять обмотки, перевязывая их проволокой. Но идти босиком по бездорожью было просто невозможно. Так я и шел по коридору, скользя и оставляя на светлом полу-грязные следы…

Вошли в кухню и остановились при входе. Обе женщины в немом изумлении уставились на нас, как на диковинных животных. Старик, заметив это, прикрикнул на женщин, и те сразу засуетились по хозяйству. Затем он обратился к нам и спросил что-то по-французски. Мы не поняли и недоуменно пожали плечами. Тогда он повторил свой вопрос по-немецки: «Кто вы?» И, услышав в ответ, что мы русские военнопленные, удивленно вскинул брови, затем улыбнулся и радушно пригласил присесть к столу. На столе появилась чистая скатерть, посуда, хлеб, сыр, масло и кофе.

Старик, видно глава семьи, подсел к нам и попытался с нами заговорить. Но мы совершенно не знали французского, а он, так же как и мы, плохо знал немецкий. Все же при помощи жестов, примитивных рисунков и знакомых слов мы сумели объясниться. Хозяина очень удивило наше двухмесячное путешествие через Германию. Он удивленно качал головой и цокал языком, выражая крайнюю степень удивления.

Во время нашего разговора девушка стояла рядом с женщиной, наверное матерью, и с нескрываемым интересом прислушивалась к разговору. Когда же выяснилось, что мы русские военнопленные, она громко воскликнула: «La Russie! Vive la Russie!» — и, хлопнув в ладоши, подпрыгнула несколько раз. Лицо ее выражало искреннюю радость и удивление.

Нас же больше всего интересовал вопрос: где мы? Германия или Франция? По разговору нам было ясно, что гостеприимные хозяева — французы, но на какой территории они живут? Старик встал и подошел к нам. Встав между мной и Василием, он положил свои большие, натруженные руки крестьянина нам на плечи и громко сказал: «C’est la France!» — и широко, радушно улыбнулся. Франция, долгожданная, дорогая Франция! В горле застрял комок, мы с товарищем смогли лишь понимающе улыбнуться, на глаза навернулись слезы, слезы радости. Плен, лагеря, побег, потеря товарища, долгий путь по враждебной Германии и одна мысль: скорее бы дойти до Франции. Франция — это свобода!