Это письмо познакомит моего челу (мирского) № 1 с «мирским челой № 2», Мохини Бабу [347] . Его опыт и то, что он может сказать, будет интересным для мистера Синнетта. Мохини Бабу послан мной с определенной миссией в связи с приближающимся, очень грозным концом цикла (теософского), и он не может терять времени. Пожалуйста, примите его тотчас же и выслушайте.

Ваш К.Х.

Мой добрый брат!

Маленький доктор и чела Мохини объяснят вам цель их визита и необходимость, по моему мнению, серьезного совещания. Прошлогодние возражения также выползают. У вас имеется мое письмо, в котором я объясняю, почему мы никогда не руководим нашими челами (даже наиболее продвинутыми); также мы не предостерегаем их, предоставляя следствиям от ими порожденных причин самим учить их на опыте. Пожалуйста, запомните содержание этого письма. Прежде чем цикл закончится, все неправильные представления должны быть отброшены. Я доверяю вам и полагаюсь на вас в том, что вы полностью очистите от них умы братьев в Праяге [348] . Они – беспокойная публика, особенно Адитьярам, который оказывает влияние на всю группу. Но то, что они говорят о вчерашнем вечере, правильно. Вы были слишком увлечены вашим энтузиазмом в отношении оккультизма и весьма неблагоразумно смешали его со Всемирным Братством. Они вам все объяснят.

Ваш К.Х.

23 ноября 1882 г.

Р.S. Ради наших собственных целей может так произойти, что медиумы и их привидения будут оставлены в покое и будут вольны не только персонифицировать «Братьев», но и подделывать наш почерк. Запомните это и в Лондоне будьте к этому готовы. Если посланию, или сообщению, или чему бы то ни было не будут предшествовать тройные слова «Kin-t-an», «Na-lan-da», «Dha-ra-ni», знайте, что это не я и оно не от меня [350] .

К.Х.

Вы уже должны были узнать, мой друг, что я не был глух к вашему обращению ко мне, хотя и не был в состоянии ответить на него так, как хотелось бы вам – да и мне, – приподняв на миг все утоньшающуюся завесу между нами. «Когда?» [351] – вы спрашиваете меня. Я могу лишь ответить: «Не сейчас». Ваше испытание не закончено, еще немного терпения. Пока что вы знаете путь, по которому идти; он для вас вполне открыт в настоящее время, хотя выбор более легкого, пусть и более долгого, пути может ожидать вас в отдаленном будущем.

Всего хорошего, мой Брат.

Всегда сочувствующий вам К.Х.

Мой дорогой друг!

Прежде чем я дам на ваше деловое письмо конкретный ответ, я хочу посоветоваться с нашим уважаемым Чоханом. У нас в распоряжении, как вы говорите, 12 месяцев [352] . В настоящее время у меня небольшое, но очень важное дело, так как оно связано с целой серией преднамеренных неправд, которые давно пора разоблачить (доказать истину подошел последний срок). Нас называют во многих источниках, или, вернее, в пяти письмах «лжецами» (!) и обвиняют в «черной неблагодарности». Выражения сильны, и, хотя мы и желали бы заимствовать много хорошего у англичан, боюсь, что вежливости не могли бы научиться у того класса джентльменов, который представлен мистером Хьюмом. Само по себе дело, которым я сейчас занят, вам действительно может казаться очень незначительным по сравнению с другими фактами, но если не доказать убедительно, что проблема, лежащая в основе этого дела, вызвана по меньшей мере искажением фактов, то оно имеет тенденцию превратиться в причину, которая вызовет неприятные следствия и погубит все строение. Потому я прошу вас: не начинайте обсуждать незначительность пустячного воспоминания, но, веря тому, что мы видим кое-что из скрытого для вас будущего, пожалуйста, ответьте на мой вопрос как друг и брат. После этого вы узнаете, зачем пишется это письмо.

Е.П.Б. только что спорила с Джуал Кулом, который настаивал, что Дэвисон не внес неприятный случай в протокол, а она утверждала, что он это сделал. Конечно, он был прав, а она нет. Все же, если ее память в этой детали и изменила ей, то в связи с самим фактом она ей хорошо послужила. Вы, конечно, помните этот случай. Собрание эклектиков в бильярдной комнате. Свидетели – вы, чета Хьюмов, чета Гордонов, Дэвисон и Е.П.Б. Тема: С.К. Чаттерджи, его письмо к Хьюму, выражающее презрение к теософии и сомнение в честности Е.П.Б. Подавая мистеру Хьюму письмо, которое я вернул Е.П.Б., она сказала, что я через нее отдал приказы Генеральному Совету просить Бабу [353] уйти в отставку. На это мистер Хьюм категорически заявил: «В таком случае ваш К.Х. не джентльмен. Письмо частное, и при таких обстоятельствах ни один джентльмен даже не подумал бы действовать так, как он этого желает». Так вот, письмо не было частным, так как мистер Хьюм познакомил с ним членов общества. В то время я на эту колкость не обратил никакого внимания. И узнать о ней мне довелось не от Е.П.Б., а от Д. Кула, который сам все это слышал и обладает великолепной памятью.

Сделайте одолжение, напишите пару строчек и расскажите, как вы помните этот инцидент. Относились ли слова «не джентльмен» к вашему скромному слуге или были сказаны в широком смысле? Прошу вас как джентльмен, не как друг. Это имеет очень важное значение для будущего. После этого я покажу вам, как в последнее время развилось присущее нашему общему другу бесконечное «изобилие изобретательности». Возможно, что при любых других обстоятельствах бахвальство мистера Xьюма о высоком мнении лорда Рипона относительно теософских успехов Хьюма и его «хвастовство» о литературных, денежных и других услугах, оказанных нам, могли бы пройти незамеченными, потому что мы все знаем его слабости. Но в теперешнем случае с последними надо поступить так, чтобы не оставить ему ни единой соломинки, за которую он мог бы ухватиться, не только потому, что его последнее письмо ко мне (которое вы увидите) полностью противоречит всем правилам хорошего тона, но и потому, что, если сейчас не доказать ложность его заявлений, он будет потом хвастать, что сказал нашему Братству явную ложь, а ни один член последнего этого не допустит. Вы не можете не замечать нелепого контраста между его уверенностью в своих удивительных способностях и превосходстве и тем чувством обиды, которое он проявляет при малейшем замечании, высказанным ему мною. Надо дать ему понять, что, будь он действительно так велик, как он утверждает, или даже будь он сам вполне удовлетворен своим величием и непогрешимой памятью, он остался бы равнодушным к тому, что бы ни подумали даже Адепты, во всяком случае, так вульгарно не оскорблял бы, как сейчас. Его болезненное самолюбие само по себе свидетельствует о сомнениях, таящихся в его уме насчет тех претензий, которые он так хвастливо предъявляет; отсюда его раздражительность, возбуждаемая всем и чем угодно, что могло бы нарушить его самообман.

Надеюсь, вы не откажете в прямом и ясном ответе на мой прямой и ясный вопрос.

Ваш всегда любящий вас К.Х.

Мой дорогой друг!

Не обвиняйте меня в безразличии или забвении нашей маленькой спекуляции после того, как я сам ее начал. К Чохану с такими «мирскими» делами нельзя обращаться каждый день, и в этом мое извинение за неизбежную задержку.