Немного поконтачив с разведкой и немало посидев в тюрьме, бизнесмен Калманович, мне кажется, стал превращаться в фантаста, байки которого могли восхищать доверчивых дам, но не профессионалов.

Иосиф Кобзон в своем интервью тоже повторяет официальную версию:

– Нас с Шабтаем познакомил еще Владимир Высоцкий, – рассказывал Иосиф Кобзон. – Калманович продюсировал его концертную деятельность. Мало кто знает, насколько широк был круг интересов этого человека. Он владел многими языками, блестяще разбирался в спорте, культуре. Посмотрите только на звезд эстрады, которые пришли с ним проститься. Кто и почему убил Шабтая? Сейчас ему многое пытаются приписать. Но он не занимался незаконным бизнесом. Его грубо и подло убрали. Кто бы мог представить, что возвращаются 90-е годы... За смертью Шабтая могут последовать другие смерти известных людей. Потому что вновь наступает череда заказных убийств. Нераскрываемых. Это страшно.

Президент Федерации баскетбола России Сергей Чернов был одним из последних, кто общался с Калмановичем.

– За день до гибели Шабтай позвонил и предложил позавтракать в понедельник утром. Мы с ним готовили большое совещание по детскому баскетболу. Договорились встретиться в 12 часов. Полтора часа обсуждали разные вопросы, он рассказывал анекдоты, шутил, смеялся... Абсолютно в нем не чувствовалось какой-то тревоги или нервного напряжения. Потом мы разошлись, и он мне позвонил часа в четыре. Говорит: «Я забыл тебе сказать одну важную вещь». Но у меня были люди, и я попросил его перезвонить попозже. А потом звонок: «Калмановича убили!»

– Это как-то связано со спортом?

– На 100% нет. Так дико решать проблемы в спорте не принято. У нас все разборки – на площадке.

– Шабтая убили по-гангстерски – жестоко и хладнокровно, – говорит экс-депутат Госдумы Алексей Митрофанов. – Я думаю, это чистой воды криминал. Следователям стоит проверить прошлое Шабтая. Вполне возможно, что разгадка убийства может быть там. Потому что убили его как-то слишком дерзко – в центре города. Так убивают не заказные киллеры, а тюремный криминал.

Возможно, Митрофанову виднее. Хотя дерзость преступления вовсе не доказательство истинной причины. Софистика какая-то. Напоминает доказательства креационистов: «Мир был сотворен потому, что он выглядит сотворенным».

Узнаем ли мы правду? Сомневаюсь. Правду мог бы нам рассказать только сам Шабтай фон Каламнович, но, к сожалению, он лишен такой возможности. Вполне может оказаться, что правда скрыта в сейфах известных организаций под грифом «Секретно», в мире существует такая практика – арестовывать правду, словно преступника. Но и у нее есть способность просачиваться сквозь заслоны и возникать в неожиданных местах. А пока остается лишь разводить руками и с горечью осознавать, что кто-то забирает себе все права и решает, что можно говорить нам, простым смертным, а чего нельзя. И мы, всякий раз глотаем ложь, и от бессилия становимся конспирологами, начиная подозревать всех и каждого в скрытых грехах. Вот и история Калмановича превращается в миф с непременным морализаторством в конце: «Не пей из копытца, козленочком станешь». От нас же требуется только одно – надувать щеки и вопить, что «криминал не доводит до добра», в то время, как настоящий криминал живет и процветает. Но наши лица повернуты в другую сторону, и мы не видим его.

Я сижу на собственном диване перед собственным телевизором, в своей соб… простите съемной квартире. Я один. А за окном тихо скатывается за горизонт, обезумевшее в последние дни, солнце. Оно и сейчас, хотя значительно более тусклое, но какое-то нервное. Может быть, из-за этого и все вокруг нервные и одновременно вяло-покорные. Вы скажете, что эти понятия взаимоисключающие? Вовсе нет. Попробуйте-ка, хоть кого-то подбодрить – получите такую отповедь. Я и сам на грани срыва, ничто так не изматывает нервы, как постоянная жара, от которой не укрыться. Реальность, вполне легко удерживаемая в состоянии равновесия в обычные дни, дрожит и расплывается и образует дыры, сквозь которые видно иное.

Поэтому я ничуть не удивлен, обнаружив в кресле напротив незнакомого мне человека, блаженно откинувшегося на спинку. Незнакомец плотного телосложения и носат. Его кудрявые седоватые волосы, зачесанные назад и спадающие на спину и шею, кажутся слишком длинными. По лицу бродит неопределенная усмешка, растягивая губы и приподнимая подушечки под глазами так, что сами глаза превращаются в узкие щелки, стреляющие острыми лучиками взгляда. Он явно доволен своим эффектным появлением. И, право слово, этот человек мне знаком, хотя я никак не могу вспомнить, откуда.

– Не узнал? – спрашивает он. – А я уж думал, что ты меня узнаешь даже в любом гриме.

Я пожимаю плечами, но вопросов не задаю. Лень, знаете ли, и жарко.

Выдержав эффектную паузу, он продолжает:

– Вспомни, сколько раз ты вспоминал обо мне в последнее время? Думаю, что чаще, чем моя жена, чем все мои жены. Ты засыпал с моим именем, и с ним же просыпался. Я постоянно был с тобой – и днем, и ночью. И надо отдать тебе честь, многие мои загадки ты разгадал с легкостью, хотя и, далеко, не все. И вот сейчас, когда все подходит к концу, я решил, что пора бы нам познакомиться. Мое имя

– Ш… – Шабтай Калманович, – выдыхаю я радостно. – Шабтай…

– Фон Калманович, – поправляет он. – Я, все-таки, барон. Имей же уважение к титулу.

Да я согласен называть его хоть «Ваше Святейшество», лишь бы он не исчез внезапно и не оставил меня в самый трудный момент. Ведь работа над книгой о великом мистификаторе Шабтае фон Калмановиче подходит к концу и, честно говоря, я застрял, я потерялся в изобилии версий, и так и не сделал главного вывода – кто убил нашего героя.

– Да, это я, – вальяжно повторяет он. – И пришел я к тебе не с пустыми руками. Помнишь, сколько раз я повторял, что моя жизнь похожа на кино? Но никогда я не говорил о том, что режиссером этого кино являюсь я сам. Просто не договаривал фразу и все – зачем им всем было знать, кто сочинил и озвучил мою жизнь? А теперь, когда меня нет нигде, и все, яростно перебивая друг друга, пытаются собрать мозаику моей жизни, она все больше напоминает бессмысленное, нелогичное лоскутное одеяло. Потому что каждый, общавшийся со мной, имеет в руках лишь кусочек мозаики, причем на один верный – два ложных. И как ни странно, ложь перетягивает. Ты сам, наверное, замечал, что люди скорее поверят в ложь, чем в правду. Хотя это звучит, довольно, грубо – я никогда не лгал, а сочинять не запрещено, не так ли?