Он внимательно прислушался к неясным звукам за дверью и понял, что она плачет.

Александра покачала головой. Девушка была бледна, однако быстрее всех оправилась от неожиданности. На ее лице застыло презрительное выражение. В этот момент Генрих ненавидел ее так, как никогда прежде. Теперь он знал: все его намерения относительно этой особы были абсолютно правильными. Он развернулся и с силой ударил Александру кулаком. Голова девушки, описав полукруг, стукнулась о стену. В следующее мгновение она начала медленно сползать по стене. Он схватил Александру за бедра и, высоко подняв ее, понес прочь – так быстро, как только мог. Она бормотала что-то, наполовину бессознательно.

Филиппо настиг его, когда он уже обмотал веревкой шею Александры и подтащил ее к перилам деревянного моста, ведущего к центральной башне.

– Что вы делаете? – спросил Филиппо, широко раскрыв глаза.

Генрих не удостоил его и взгляда. Все было совсем просто. Чертовски просто. Диана была идеальна, а Кассандра – нет. Дианы больше не было, вместо нее явилась Кассандра. Кассандра, которая внезапно оказалась уязвимой. Он же, напротив, выполнил все задания, которые она поручила ему. Он выдержал все проверки. Ему осталось лишь одолеть Киприана, одержать победу, в которую она не верила, – и тогда чаша весов окончательно опустилась бы в его пользу. Они поменялись бы ролями: он стал бы повелителем, а Кассандра получила бы роль, которую раньше всегда приходилось играть ему. Богиня, избравшая смертного в товарищи по играм, и смертный, собственными силами поднявшийся до уровня божества.

Поединок! Все должно закончиться поединком. Он должен уничтожить Киприана на глазах у Кассандры. Киприан будет бороться, стоит ему только увидеть награду: собственную Дочь, распростертую на перилах, с веревкой вокруг шеи, на которой она повиснет, если пошевелит хотя бы пальцем. Киприан наверняка попытается спасти ее любой ценой, а Генрих позаботится о том, чтобы он не смог получить награду. Грудь его вздымалась. Если бы Генрих мог видеть свое лицо он вряд ли узнал бы себя.

– Вы с ума сошли! Она же так повесится.

– Катись отсюда, под, – бросил ему Генрих и продел веревку в наручники Александры, чтобы связать ей запястья за спин ой.

– Прекратите!

Только благодаря неожиданности священнику удалось схватить Генриха за плечо, развернуть его и, размахнувшись, с силой съездить ему по подбородку. Мир перед глазами Генриха сжался в маленькую точку; от боли, волной прокатившейся по телу, у него подогнулись колени и он сел на пол. Когда он потряс головой, то услышал свой собственный стон.

Филиппо пытался сдернуть Александру с перил и одновременно возился с веревкой вокруг ее шеи. Генрих, шатаясь, встал на ноги и, еще не выпрямившись до конца, врезался головой в священника. Тот был худым и почти ничего не весил. Сила разбега Генриха помогла ему поднять Филиппо высоко в воздух и положить его на перила. Он увидел широко раскрытый рот и изумление в глазах священника, а также беспомощно хватающие воздух руки. В смертельном страхе Филиппо крепко вцепился в одежду Александры и потащил ее за собой. Генрих, не задумываясь, бросился вперед и схватил девушку за плечи и бедра. Его тоже чуть было не вынесло за перила, и он охнул, когда из-за резкого рывка у него чуть было не выбило суставы. Филиппо, держась обеими руками за юбку Александры, висел над пропастью. Генрих прижимал девушку к себе, как страстный любовник. Он знал, что не сумеет держать ее и Филиппо дольше, чем несколько мгновений.

Он пораженно всматривался в разверзшуюся пропасть за спиной Филиппо. Веревка, которая затянется на шее Александры, если его хватка ослабеет, царапала Генриха по щеке. Александра стонала и мотала головой. Материя, из которой была сшита ее одежда, начала рваться. Генрих смутно подумал, что Филиппо Каффарелли не выдержал испытания.

Взгляд Филиппо встретился с его взглядом. Генрих испытал настоящий шок, увидев, что в глазах священника не было ненависти, а лишь понимание – и облегчение. Пальцы Филиппо разжались, и он полетел в пустоту, чтобы через миг удариться о землю и остаться лежать там, неловко вывернув руки и ноги. Глаза его все еще были открыты, но теперь они смотрели мимо Генриха – в тот мир, о котором только абсолютные идиоты думали, что он ожидает человека после смерти. Генрих хотел заорать ему вслед: «Неужели ты думаешь, что твои прегрешения теперь прощены, глупец?» – но сдержался.

С трудом вытащив Александру наверх, он снова уложил ее на перила. Он тяжело дышал от напряжения. Когда он немного отдохнул, ему стало ясно, что девушка пришла в сознание и смотрит на него. Он стиснул зубы. Взгляд Александры был затуманенным, но прояснился, когда Генрих опять попытался освободить ее от наручников. Она пошевелилась и, почувствовав веревку вокруг своей шеи, повернула голову и посмотрела вниз, в пропасть. Увидев разбитое тело Филиппо, девушка в ужасе содрогнулась и вновь повернулась к Генриху. Ее взгляд вонзился ему в глаза. Она не произнесла ни слова. Он не отвел глаза. Его пальцы онемели.

– Проклятие!

Генрих стащил ее с перил и поставил на ноги. Он не знал, что побудило его так поступить; вероятно, фигура Филиппо, который, казалось, летел лишь одно мгновение с развевающимися волосами и сутаной, а в следующее от него уже не осталось ничего, кроме кучи грязной одежды, из которой торчали разбитые кости. Он сглотнул, дернул девушку за оковы и стал растирать ей кожу. Она никак не отреагировала, только прошептала:

– Отрекись.

– Закрой рот!

– Отрекись.