– Грааль, – прошептал Филиппо. – Библия дьявола – это не Грааль. Никакого Грааля не существует. Легенда о Парсифале на самом деле говорит о том, что сосуд, в который вошла сущность Бога, – это душа каждого отдельного человека. Бог ставит на то, что наши души сильны в вере. Черт ставит только на нашу слабость, и поэтому он должен проиграть. Александра показала мне эту силу. Она позволила мне понять, что я должен делать. Куда я должен идти.

– ГДЕ ОРИГИНАЛ?

Филиппо пристально посмотрел на него. Его взгляд говорил: «Я сделал все, что мог. Теперь ты должен решить, сможешь ли этим воспользоваться». Его губы дрогнули. Он что-то прошептал. Киприан наклонился к нему.

– Quo vadis, domine? – спросил Филиппо.

Киприан вздохнул и поднялся. Мгновение спустя он понял, что священник умер. Подняв руку, он закрыл умершему глаза. Ему было так больно, как будто он потерял друга, которого никогда не знал. Он увидел смятый пергамент, торчащий у мертвеца из-под воротника сутаны.

– Ego te absolvo, – прошептал Киприан. Голова его была дуста. Какой ответ не даст Александре упасть?

Краем глаза он заметил какое-то движение. В одной из амбразур вокруг центральной башни осторожно появилась рука и помахала платочком. Затем она исчезла. Вместо нее из амбразуры медленно выдвинулось дуло мушкета и прицелилось в мост. В двух – нет, в трех – соседних амбразурах происходило то же самое. Сердце Киприана бешено колотилось. Последний раз он видел этот платочек в действии во время грабежей Праги, учиненных ландскнехтами из Пассау. В тот раз его высунул из окна Андрей, и ситуация резко изменилась.

– Она сгорела! – закричал он. – Оригинал библии дьявола сгорел. Филиппо привез его в хижину, в которой меня содержали под стражей, а Генрих поджег хижину.

– НЕТ!

– Библия дьявола МЕРТВА! – проревел Киприан и пожелал, чтобы это было правдой.

– НЕ-Е-ЕТ!

Александра закричала. Сердце Киприана сжалось. Не отдавая себе отчета, он резко обернулся, собираясь поймать дочь, если она упадет. Разумеется, это была безумная идея. Девушка упала бы с высоты более чем в десять человеческих ростов; они оба нашли бы смерть, попытайся он поймать ее. Но это не остановило Киприана, решившего, именно так и поступить. У него появилась отчаянная надежда, что, возможно, в последний момент он резко повернется и смягчит ее падение своим телом. Если он неправильно оценил ситуацию в центральной башне…

– Убей их! – проревел новый голос. Это был Генрих. Он встал на ноги и, шатаясь, побрел через импровизированную, арену. Агнесс попыталась загородить ему дорогу, но на его стороне была неожиданность.

Генрих оттолкнул женщину и рванулся к центральной башне, где находилась комната с подъемным механизмом. Он захлопнул дверь и задвинул изнутри засов.

Александра снова закричала.

Андрей, Вилем Влах и городской казначей земли Моравии Зигмунд фон Дитрихштейн вошли на мост одновременно с двумя солдатами. Кассандра обернулась и вызывающе посмотрела на них. Затем она толкнула Александру спиной на перила, и та уже настолько свесилась над пропастью, что, казалось, вот-вот опрокинется, если женщина в белом отпустит ее. Александра кричала от страха.

– Прекратить! – рявкнул Дитрихштейн.

Солдаты, которым больше не нужно было двигаться беззвучно, оставили свои луки и взялись за мушкеты. Кассандра тупо уставилась на них. Ее красота поразила Андрея в самое сердце. Это была красота лесной кошки, которая вызывает восхищение даже тогда, когда бросается на охотника. Внезапно его взгляд наткнулся на лежащего рядом с перилами рыжеволосого парня, из тела которого торчал арбалетный болт. У Андрея подкосились колени.

– Сдавайтесь! Мои люди заняли центральную башню и сейчас проникнут в замок. У вас нет ни единого шанса.

О господи, это действительно Вацлав!

Андрей, забыв обо всем, о чем они говорили с Вилемом и городским казначеем, бросился вперед.

Лицо Генриха было одним сплошным комком глухой боли. Череп как будто раскололся надвое. Тяжело дыша, он прислонился к двери и положил руки на засов. Его пальцы дрожали. Он ждал, что в любую минуту удар снаружи отшвырнет его от двери. Какое-то время она продержится, ведь изначально ее поставили сюда, чтобы противостоять нападению извне. И все же что он мог сделать в этой ситуации? Из комнаты с подъемным механизмом не было доступа к верхним этажам, имелась только одна дверь – та, к которой он прислонился. Им просто нужно было расположиться лагерем снаружи и ждать, пока голод и жажда не выгонят его из убежища.

Ноги у него подкосились, и он сполз вниз по двери. В его мозг неумолимо проникала мысль, что он проиграл. От страха ему стало плохо. Что они учинят с ним? Взгляд молодого человека упал на машину, и его передернуло. Он совершил поступки, в тысячу раз более ужасные, чем Равальяк, а ведь какой кошмарной была смерть приговоренного! Он, Генрих фон Валленштейн-Добрович, совершил убийство, опозорил свое имя, злоупотребил доверием. Если ему очень повезет, они просто убьют его на месте. Если же он окажется в руках правосудия, то его приговорят к поездке на повозке для осужденных на казнь. А затем палач будет вырывать раскаленными щипцами куски мяса из его тела и медленно погружать его в котел с кипящим маслом, который будет стоять на эшафоте. Генрих жалобно застонал от ужаса и попытался сглотнуть, но в горле пересохло. Он впился взглядом в слипшиеся клочки волос зажатые, как старое сено, между валиком и направляющим желобом. Генрих вспомнил о криках, об обнаженных телах извивающихся в путах, о собственном сожалении, что механика настолько груба, что ему не удается ощутить сопротивление кожи головы, которую он срывал кусочек за кусочком продолжая поворачивать рукоять. Генрих в ужасе заткнул себе рот кулаком, когда почувствовал, как, несмотря на весь страх перед смертью, который он испытывал, его член встал, стоило ему вспомнить об этом сладострастном часе наедине с подъемным воротом и крестьянской девкой. Капающий со лба пот жег его опухшие глаза.

О чем он думал, когда лежал вместе с Кассандрой?

Он покойник.

Он благословен.

Он закричал. Неправильно. Он проклят.

Снаружи раздались хлопки нескольких выстрелов. Это заставило Генриха вновь вскочить на ноги. В панике он, спотыкаясь и падая, заметался по тесному помещению. Что ему делать? Что ему делать?

И тут мрак отчаяния озарила вспышка новой мысли. Он – Генрих фон Валленштейн-Добрович! Он всегда находил выход. Это не его судьба – сдохнуть здесь, как крыса в западне. Он слишком уникален, слишком привлекателен для такой пошлости, как смерть на эшафоте. Он уставился на маленькую деревянную дверь, притаившуюся в углу в стене. Он мог бы поклясться, что еще никогда ее не видел. Внутренний голос подсказывал ему, что она, должно быть, всегда находилась там. Куда она ведет? Это ведь одна из наружных стен, и, как ему было известно, никакого другого доступа к этому помещению не имелось, кроме той двери, которую он запер за собой.