— Сваху Игнатьевну? Как не знать! Ну, батюшка, нашли человека! Да вы бы еще взлезли на Ивана Великого да ударили в успенский колокол!

— Так это Игнатьевна разболтала?.. Ах она чертова тетка!.. А ведь как божилась, проклятая!.. «Никому, батюшка, не скажу, видит Бог, не скажу! Отсохни у меня правая рука по локоть, коли я кому ни есть хоть словечко вымолвлю!» Ну, делать нечего!.. Да и то сказать, пускай себе говорят, что князь Андрей Юрьевич Шелеш-панский женится" на Ольге Дмитриевне Запольской… Эка беда! Что она, краденая, что ль, какая?.. Невеста богатая…

— Так, сударь, так! Да вот изволите видеть: я сейчас был у ее тетушки…

— Аграфены Петровны Ханыковой?

— Да, князь. Ей при мне об этом сказали… Батюшки светы! Она так на стены и полезла… «Не хочу, да и только!»

— Вот еще! Да ей-то какое до этого дело? Она тут ни при чем.

— Помилуйте, родная тетка!..

— Так что ж? Не приедет ко мне на свадьбу?.. Да пожалуй себе не езди! Кума с возу, возу легче!

— Это бы ничего, князь, да у нее есть приятель, гвардейский офицер, Андрей Степанович Мамонов…

— Эка важность! Велика фря, гвардейский офицерик… Да что он мне сделает?

— Ну, сударь, не говорите! Знаете ли, зачем прислали в Москву этого Мамонова?

— А кто его знает.

— Ему указано от царя забирать и рассылать по полкам всех неслужащих дворян.

— Всех? Как всех?

— Ну, вестимо дело, сиречь тех, которые еще молоды и здоровы, а пуще-то всего молодых дворян, которые писаны были в новиках, а службы никакой не несли.

— Батюшка Ардалион Михайлович, — вскричал князь Шелепшанский, побледнев как полотно, — да ведь этак, пожалуй…

— Да, князь, и до вас доберутся. Этот Мамонов читал мне список дворян, которых потребуют на службу, а в нем и ваше имечко есть.

— Что ты говоришь?

— Был, дескать, писан в московском жилецком войске новиком, тридцати осьми лет; живет, дескать, праздно в своих отчинах и доселе облыжно показывал, что он человек недужный.

— Так и написано?

— Так, сударь. Я поспешил вас об этом уведомить, потому что завтра, а может быть и сегодня вечером, пришлют за вами.

— Неужели пришлют?

— Непременно.

— Ну, а коли я не поеду?

— Нельзя: возьмут насильно.

— Неужели насильно?

— А вы думаете, кланяться вам станут?..

— Ах ты, Господи!.. Вот дело какое!..

— Кажись, этот Мамонов, — продолжал Обиняков, — очень желает угодить Аграфене Петровне. Он при мне говорил: «Уж вы не беспокойтесь, матушка: князь Шеле-шпанский не женится на вашей племяннице». Да еще как похвалялся, разбойник! Я, дескать, этого женишка ушлю туда, куда ворон и костей не заносил.

Бледное лицо князя Андрея Юрьевича покрылось багровыми пятнами, холодный пот выступил на лбу; он вскочил со стула и начал как шальной бегать по комнате, повторяя шепотом:

— Куда ворон костей не заносил! Вот тебе на!.. Футы, нелегкая!.. Эка притча, подумаешь!.. Да что же этот проклятый Мамонов говорит, — промолвил он наконец, остановясь напротив Обинякова, — меня опять, что ль, новиком запишут?

— Какие, сударь, теперь новики! Об них давно нет и в помине. Вас запишут в драгуны или в какой ни есть пехотный полк солдатом.

— Как солдатом?

— Да так! Бороду обреют, наденут на вас лямку… — Солдатом!.. Да ведь солдат-то бьют?

— Бьют, сударь.

— Да ведь этак, пожалуй, не ровен час, и меня палочьем вздуют?

— Вздуют, батюшка.

— Ах ты, Господи! — завопил Шелепшанский. — Отцы мои!.. Сударики!.. Кормильцы!.. Да что ж мне делать?

— Я вам, батюшка князь, объявил об этом заранее, а уж там как сами знаете.

— Постой, Ардалион Михайлович! Знаешь ли что?.. Дай-ка я себе растравлю руку или ногу…

— Так что ж? Вас отвезут в лазарет, сиречь в казенную больницу, а там как раз вылечат.

— Эко дело, подумаешь! куда ни кинь, все клин!.. Да нельзя ли хоть деньгами откупиться?..

— Деньгами? Нет, сударь, не такой человек этот Мамонов, его не подкупишь.

— И что ты, Ардалион Михайлович! Да кто же себе злодей? Станут мне деньги давать, а я не возьму?

— Вы дело другое, сударь: вы человек умный, а этот Мамонов что? шалопай, мотыга, — ему деньги нипочем. Да и что вы ему дадите? Ведь он богаче вас.