В доме шесть комнат. Мы в своей живем вчетвером. Пилоты: Ступишин Михаил Протасович, Ляхович Игорь Владимирович, я и… Наташа. Совсем молодая девушка. Стояла она на пляже, щурясь от солнца, волосы поправляла. Снял репортер ее в эту минуту, поместил на обложку журнала. Увидели журнал ребята из Третьей антарктической экспедиции. Пересняли. Увеличили до полного роста, вырезали, наклеили на картон. Как живая стоит.

Еще в комнате висят картины «Рожь» и «Последний день Помпеи». Около моей кровати стоит старинный шкаф. На Большой земле он вышел из моды, наверно, еще во времена экспедиции Беллинсгаузена. Выбросить жалко – решили в Антарктиду отправить. Прежние жильцы в этом шкафу-комоде оставили веселые надписи, колоду карт, два лотерейных билета, сломанную логарифмическую линейку, портрет Лолиты Торрес, план города Ленинграда, шесть перьев из хвоста пингвина, учебник английского языка и мелкие железки от самолета. На шкафу есть инвентарный номер. Одна экспедиция сдает другой экспедиции все по порядку – электронные установки, самолеты, конфеты «Мишка», одежду, тарелки, банные веники, вездеходы, шары-зонды, свиней, полетные карты, гвозди, апельсиновый сок и многое другое – учет есть учет! Даже Антарктида не обходится без бухгалтера. Бухгалтер живет в домике по соседству. Носил усы и бородку – точь-в-точь ровесник Плеханова. А сбрил бороду – Наташе в женихи годен.

Дом наш обогревается паром электростанции. Иногда жарко бывает, иногда мерзнем. Но, как показали раскопки, дома излучают тепло. Снег обтаял почти на метр, и они стоят в ледяных гротах. Вот только на крышу давит – ужасно трещит потолок по ночам.

Воду мы получаем так же, как получают ее эскимосы. Вырубаем лопатой снежный брусок и тащим по лестнице вниз. В бочке снег тает. Для стирки такую воду можно было бы продавать за валюту – удивительно хороша. А для питья никуда не годится – нет в ней солей. Безвкусная, и после года такой воды кости становятся ломкими. В столовой доктор Виктор Михайлович Трошин щедро раздает какие-то желтые шарики и лепешки. Глотают. Кажется, помогают – никто еще не сломал ни руку, ни ногу.

По нужде ходим в необычайно красивую пещеру. Она вся обросла белыми сталактитами. Но ходят туда с опаской. Если кому и суждено поломать ноги, это случится в самой прозаической обстановке.

В доме с опаской живешь первых три дня. Потом привыкаешь. Вот только вода с потолка. Для нее мало уже и бочки. И неизвестно, что будет завтра. Наш сосед радиотехник Лёнька Шалыт заходит вчера после дежурства вздремнуть. Батюшки мои, в жилище полметра воды! Туфли двумя кораблями плавают под столом. Захлебнулись четыре важных прибора. Вода с потолка хлещет, как в хорошем фонтане. Пришлось объявить всеобщий аврал.

«Аврал!» Сильное, властное слово. Заставляет все бросить, поторопиться наверх.

И вот все уже в сборе – с лопатами, ломами, веревками. Закипела работа. Все уравнялись – ученые, бульдозеристы, повар, синоптик, корреспондент. В две минуты рождается метод: плотный снег лучше всего пилой полотнить на бруски и дружно спихивать бульдозерам на ножи. Вот уже появился неприметный до этого человек – у него лучше всех получается. Он, сам того не сознавая, как в атаке, становится командиром.

– Раз, два – взяли…

Все радостно подчиняются. Дело идет. И вот другой такой появился. У него еще лучше выходит.

– Эй вы, на той стороне, слабаки, дайте-ка нам пилу!

– А хрена ты не хотел?!

– Раз, два – взяли!..

Даже ленивый тут обливается потом, не хочет отстать. И вот уже лопаты стукнулись о железную крышу. Оглянулись.

– Братцы, неужели это мы маханули?!

На неделю, казалось, работы – смахнули за три часа. Вот что значит артель, вот что значит «аврал»!

– Братцы, а кто же фильм выбирает?

Общий галдеж. Была объявлена самая высокая в Антарктиде награда: фильм на сегодняшний вечер выбирает тот, кто больше всех отличился. Великодушно решают:

– Пусть выбирают летчики. Они так старались, что пила – пополам.

Хохот. Летчики идут выбирать фильм. А начальство прикидывает: так вот авралом можно, пожалуй, и все дома помаленьку очистить.

Но слово «аврал» – особое слово. Оно действует, когда в самом деле аврал, когда дальше податься некуда. А стали авралы по графику проводить – все кончилось. Я с чистой совестью сажусь писать репортаж – редакция требует. Геофизики говорят: «У нас срок», – это значит время идти к приборам. У повара выпечка хлеба. Человек десять ковыряют лопатами. Но разве это работа! Самое нехорошее: случись теперь в самом деле неотложное дело – не сразу поднимешь людей.

В Мирном бушует пурга. Утром по радио передали: «Внимание! Штормовое предупреждение. Ветер до тридцати метров в секунду. Будьте осторожны». Последние десять дней в Мирном стояла штилевая, солнечная погода. Носы от солнца шелушились, как молодая картошка. Губы надо было мазать помадой. Лица почернели, и только около глаз от темных очков остались белые пятна.

Новичкам и корреспондентам, много слышавшим об антарктических бурях, уже приелась невозмутимая синева далей и светлый круглосуточный день. Сейчас в Мирном шутят: «Пурга по заявкам корреспондентов». «Миряне» эту пургу за пургу не считают. Однако отменены все полеты. Легкие самолеты тросами притянуты к якорям, к тракторам и бульдозерам. С тяжелыми Илами ветру не справиться.

Сегодня один из Илов должен был лететь в самую глубь Антарктиды. Но полет отменен. А в последнюю минуту отменен полет и на станцию Молодежная, где с нетерпением ожидают строителей, прибывших из Москвы. Какие полеты, если до столовой пешком едва добираемся! Вылезаем на свет божий через люки над головой. А белого света не видно. Ветер швыряет, валит, залепляет очки. Белая мгла. Идешь – как в шарике от пинг-понга. Все достали из мешков штормовую одежду. Закутаны с головы до ног в меха и непродуваемые ткани. Но пурга находит все-таки щели, моментально наполняет снегом карманы. Идем, взявшись по двое за руки. Лишь на мгновение мелькнет в свистящем молоке яркий свет маяка над столовой и высокая мачта с антенной. Люди идут как тени. В столовой новички говорят: «Да-а…» А старожилы довольно смеются: «Антарктида не Крым. Но разве это пурга!» И начинают рассказывать историю о «настоящей пурге».