Я отложил бинокль и стал просто впитывать в себя ночь. И, как всегда по ночам, мои мысли быстро вернулись к Кликсу и Тэсс.

В последнее время мы с Кликсом почти не разговаривали. Не то чтобы я ничего не хотел у него спросить. Я хотел знать, как дела у Тэсс, как развиваются их отношения, собираются ли они съехаться, как часто они… в общем, у меня была целая куча вопросов о том, что было не моим собачьим делом, но что я тем не менее всё равно хотел знать.

Чёрт возьми, ведь мы с Кликсом были друзьями. Хорошими друзьями. Он работал ассистентом у Бернстайна, когда я учился в Университете Торонто. Мы подружились и поддерживали связь, когда я уехал в Беркли в аспирантуру. Когда годы спустя я женился на Тэсс в ходе помпезной церемонии, на которой настояли её родители, Кликс совершенно естественно оказался моим шафером.

И пусть победит лучший. [6]

Не знаю, то ли из-за переполнявшего меня сдерживаемого гнева, или потому что мы и правда выдышали в тесном помещении весь кислород, но мне вдруг стало ужасно душно.

— Наверное, надо проветрить, — сказал я.

Кликс буркнул в знак согласия, и мы взялись за рукоятки, с помощью которых открывались жалюзи в верхней части внешней стены. Когда давление уравнялось, у меня глаза чуть не вылезли из орбит. Внутрь сразу нанесло пыльцы, и я порадовался, что перед заброской принял терфенадин.

Ночь оглашали странные звуки: треск, пощёлкивания, стрекотание, низкое пульсирующее жужжание. Вентиляционные отверстия были закрыты металлической противокомариной сеткой, но при мысли о завтрашней встрече с тучей доисторических насекомых лицом к лицу меня передёргивало.

— Луна встаёт, — сказал Кликс. Я повернулся и посмотрел в окно. Она была толстая и жёлтая, между первой четвертью и полнолунием; её рябое лицо отражалось в неподвижных водах южного озера.

— Что за черт? Ты видишь? — воскликнул Кликс. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять, что конкретно не так в лунной физиономии. Оно было повернуто так, что стал виден здоровый кусок обратной в наше время стороны. На восточном лимбе я разглядел пятно, которое могло быть только Морем Москвы. В двадцать первом веке узкие полоски обратной стороны можно увидеть в результате либраций, но Море Москвы находится под 140 градусом долготы, слишком далеко для либраций. Моей первой мыслью было, что вращение Луны ещё не синхронизировалось с периодом обращения, но я тут же отбросил эту мысль: её орбита слишком близка к Земле, чтобы вращение было несинхронным. Нет, вероятнее всего, именно этой стороной она была обращена к мезозойской Земле. Интересно, что заставило её впоследствии повернуться?

— Маленькая какая-то, — заметил Кликс.

Я подумал об этом. Луна и правда выглядела меньшей, чем обычно. И это было странно, потому как я полагал, что она будет, наоборот, ближе к Земле — Луна очень медленно удаляется от Земли, в то время как суточное вращение Земли замедляется. Впрочем, видимый размер Луны может меняться на тридцать процентов в зависимости от того, находится она в перигее или апогее своей орбиты, однако большинство людей этого не замечает; люди вообще плохо оценивают такое вещи.

Но Луна и правда казалась маленькой.

В бинокль я мог видеть и другие свидетельства того, что смотрю на более молодую Луну. Я попытался отыскать кратер Бруно. Обычно он находится прямо на лимбе полной луны, но сейчас он должен оказаться далеко от края диска. Как я и подозревал, венчика 500-километровых лучей разлёта нигде не было видно. Пять британских монахов в 1178 году, вскинув голову к небесам, своими глазами видели удар метеорита, образовавшего этот кратер.

Я подумал, не рассказать ли про это Кликсу, но разговоры о метеоритных ударах у нас всегда кончались спорами о том, был ли один из них причиной мел-третичного вымирания. Кликс купился на эту теорию. В глазах общественности это делало его почтенным мэйнстримовым учёным. В конце концов, газеты и телешоу «Пи-Би-Эс» пришли в восьмидесятых к заключению, что виновником было падение астероида. Я был не в настроении перемалывать всё это ещё раз — мне хотелось опрокинуть пару банок пива и начистить Кликсу рыло, но, к сожалению, пива в наших запасах не было. Однако тут произошло событие, после которого старый спор уже не мог не вспыхнуть вновь.

Медленно и величаво, без всякой спешки, втораялуна взошла вслед за первой. Она была примерно втрое меньше, тоже находилась между второй четвертью и полнолунием и внешне напоминала белую желейную конфету.

— Кликс? — сказал я.

— Я это вижу.

Я посмотрел на крошечный шарик в бинокль, но он был слишком мал, чтобы можно было разглядеть какие-то детали.

— Трик, — сказал я неожиданно для себя самого. — Думаю, её нужно назвать Трик.

— В честь Чарльза Трика [7] Карелли, конечно же, — сказал Кликс, желая продемонстрировать, что угадал мой мотив. Ч. Т. Карелли, археолог начала двадцатого века, был основателем Королевского музея Онтарио, в котором я работал. Одной из моих редких вылазок в область научно-популярного писательства была его биография, написанная для «Ротонды», музейного журнала. Кликс не стал возражать против моего выбора имени, и я был благодарен за это маленькое чудо.

Мы некоторое время смотрели на две луны. Было похоже, что Трик нагоняет Луну, из чего следовало, что его орбита гораздо ниже. Поскольку вращение Луны синхронно, то есть она всё время обращена к Земле одной и той же стороной, это означало, что вращение Трика также синхронно. Будучи ближе к Земле, он должен испытывать значительное приливное воздействие.

Ага!

— Вот тебе и теория периодического вымирания, — сказал я с ликованием в голосе.

Группа Альвареса опубликовала свою астероидную теорию в «Сайенс» в 1980-м. Примерно в это же время начала хождения интересная теория относительно эоцен-олигоценового вымирания, которое имело место через 30 миллионов лет после исчезновения динозавров. Согласно ей, это позднейшее вымирание было связано с общим похолоданием, вызванным распадом существовавший в древности второй луны, обломки которой на время образовали вокруг Земли кольцо, задерживавшее достаточно солнечного света, чтобы остудить Землю примерно на миллион лет. Теория Альвареса, более привлекательная, поскольку имела дело с динозаврами, и более раскрученная после того, как Саган увязал её с «ядерной зимой», затмила собой дискуссию об окольцованной Земле.