Они вошли в корпус. Прямо против входа была другая дверь, ее скорее можно было назвать воротами с прорезанной в них калиткой. Надпись на двери предупреждала: «Берегись электрокары!», из-за двери доносился звонкий шум станков и обрабатываемого металла. Под потолком во всю стену протянулась кумачовая полоса с призывом: «Больше трудовых подарков Родине в честь XX съезда Коммунистической партии Советского Союза!». В начале лестницы на большом фанерном щите бросалось в глаза яркими красками объявление о собрании партийно-хозяйственного актива по итогам 1955 года. За ним на стене висела доска объявлений вечернего машиностроительного техникума. Пахло машинным маслом, и в широких пролетах лестницы воздух был сизым. С этажа на этаж торопливо перебегали люди то в чистых халатах с распахнутыми воротниками, из которых выглядывали галстуки, то в засаленных комбинезонах.

— Прежде зайдем к Марине. Скоро конец смены, и она уйдет, — Женя толкнула обеими руками калитку в воротах.

Они перешагнули высокий порог, и сразу стало невозможно говорить — такой тут стоял шум и звон. Пройдя немного коридором, они вошли в длинный с широкими окнами цех. Здесь было много света и золотого блеска, у станков высились столбы из только что обточенных бронзовых колец. На одном из станков работала Марина. Когда Женя и Дмитрий подошли к ней, она кивнула им головой, улыбнулась и опустила сверло, которое от быстрого вращения казалось прозрачным. Сверло ушло в металл, как в масло, брызнув дождиком золотистой стружки.

Движения рук Марины были сноровисты и неутомимо размеренны; они показывали ту особую натренированность, которая бывает у людей, особенно у женщин, годами выполняющих однообразные операции.

Марина, поворачивая кольцо и опуская на него сверло, продолжала работать, как бы говоря этим: «Вот так я и сверлю гнезда роликов каждый день, и ничего в моей работе особенного нет: сверлю и сверлю, перекладывая кольца из одного золотого столбика в другой. Идите дальше, смотрите весь завод».

Верная своему намерению показать Дмитрию его родных на работе, Женя увлекала его дальше по заводу.

— Теперь к Вике зайдем, — прокричала Женя, когда они снова вышли из цеха в темный коридор. — А тем временем вторая смена заступит и Александр Николаевич придет.

Она быстро провела его в другой цех, где в конторке они; и нашли Вику, сидевшую за старым канцелярским столом. В черном халате и туго повязанном простом платочке на голове, она выглядела совсем не красавицей. Перед ней лежал большой подшипник, и Вика, подперев щеки кулаками, спокойно созерцала его. Заметив вошедших, она положила руки на стол и выпрямилась. Можно было подумать, что она только-только свершила что-то очень важное и оттого торжественно спокойна.

— Вот ты-то мне и нужна, — сказала она Жене.

— Победа?! — обрадовалась Женя, быстро подходя к ней. — Можно поздравить?

— Садитесь, — остановила ее Вика, указывая на стулья с ободранными сиденьями. — Давно по заводу ходите?

— Да нет, только начали. Ну, говори же, как дела? — нетерпеливо потребовала Женя.

— Дела?.. Надо немедленно отказываться от конструкции. — Дрогнувший голос Вики показал, что она совсем не спокойна, а зла, страшно зла.

— Отказаться от конструкции? — Женя пристально посмотрела на Вику так, словно вдруг разочаровалась в ней.

— И не медля. — Вика взяла карандаш и ткнула им в подшипник. — Не годится.

Женя, все так же, как на улице, держа воротничок пальто у шеи, опустилась на ящик и умолкла, как бы соображая: верить или не верить Вике.

— Это и есть та самая холодная клепка? — спросил Дмитрий, погладив блестящий подшипник.

— Именно она, — подтвердила Вика и рассказала:

— Завод начал выпуск вагонных подшипников, а что это такое, надо только понять: роликовый подшипник — это не допотопные буксы; пять лет вагон с таким подшипником может бегать по всей стране и не требовать никакого ремонта. Вот он: стальные кольца, а между ними ролики качения. Ролики заключены, как в обойму, в сепаратор, а сепаратор клепаный. До сих пор клепка была горячей. Но что получается: ставят горячие заклепки, а когда они остынут, то уменьшаются, и получается слабина, заклепки болтаются и, наконец, летят. Решили применить холодную клепку. А чтобы оформить холодным способом головку заклепки, надо приложить усилие в четырнадцать тонн! А разве его выдержит этот хилый сепаратор? Он уже при семи с половиной тоннах деформируется. Вот и все. Надо изменять конструкцию.

— Не слишком ли ты категорична? Сколько труда затрачено, и вот все насмарку… Согласятся ли с тобой? — спросила Женя.

— Вот-вот, Женечка! Доложила я сегодня свое окончательное мнение, а потом вот сидела и думала обо всем еще раз.

В цеху послышалась сирена. Вика встала со стула и сдернула с головы косынку; ее пышные волосы сразу встрепенулись, и от них потянуло запахом «Белой сирени».

— Дело будет скорее всего затяжное, до верхов доходить придется, а нас тем временем все будут заставлять мудрить… А честно сказать — только время тянуть, станки зазря крутить, на зарплату деньги тратить, а толк будет тот же. — Вика сняла халат и в вязаной шерстяной кофточке стала обычной домашней Викой. — Я и говорю, Женя, предстоит большой разговор. И без газеты тут не обойдешься. Поужинаешь, приходи ко мне, помозгуем. Придешь? — И Вика достала из фанерного шкафчика свой пуховый платок и ватник.

— Обязательно! — ответила Женя. — Да надо бы и редактора в это дело посвятить…

— Считай, твоего редактора уже нету на заводе. — Вика, повязывая платок, пошла длинным коридором к выходу.

А Женя повела Дмитрия Александровича дальше. Она сумела довольно подробно показать, как делаются миллионы шариковых и роликовых и совсем крохотных и огромных подшипников.

Дмитрий увидел, как ковочные машины, тяжело содрогаясь, откусывали кусок за куском металл от раскаленных стальных стержней и, переварив в своей утробе эти куски, выплевывали на землю кольца и шары будущих подшипников, видел токарные автоматы, шлифовальные станки, грохочущие полировочные барабаны, остроумные машины, которые сами с точностью до микрона измеряли и сортировали ролики тоньше швейной иголки и крохотные, почти с маковое зерно, шарики. Он слушал Женю, когда ее можно было слышать, внимательно смотрел на то, что она показывала, и, будучи человеком техники, все понимал. Но, проходя меж тесными рядами станков, он больше всматривался в лица людей. Он же издавна гнал этих людей; и пышущих здоровьем, и надломленных тяжелым долгим трудом и житейскими невзгодами, то радостных, то огорченных, работающих легко и работающих натужно. Уж он-то знал, что завод не только объединял труд тысяч людей, но организовывал, формировал тысячи человеческих жизней. Женя тянулась к лицу Дмитрия и, крича ему на ухо, с таким видом показывала машины, как будто открывала ему что-то необычное, даже изумительное. А он, слушая ее, вспоминал свою рабочую юность на приборостроительном заводе в Москве. То был только-только восстановленный после разрухи заводик, на котором и работало-то всего четыре сотни рабочих.