Любительский вечер

Аннотация

Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как ей доказать свое право на звание журналистки?

Мальчик-лифтер понимающе усмехнулся. Когда онподнимал девушку наверх, глаза ее блестели, на щекахпылал румянец. И таким едва сдерживаемым волнением веяло от всего ее молодого существа, что даже в тесной кабинке стало как-то теплее. А теперь, на обратномпути, в кабинке словно зима наступила. Блеск глаз ияркий румянец погасли. Она хмурилась, и, когда емуудавалось поймать ее взгляд, он видел, что серые глазапотемнели и смотрят холодно. О, он хорошо знал все этипризнаки. Его не обманешь, он все видит насквозь. Ведькогда-нибудь он и сам непременно станет репортером,вот только подрастет немножко, а пока… пока он изучаетпоток жизни, который разливается из его кабинки повсем восемнадцати этажам огромного небоскреба. Онраспахнул перед девушкой дверцу и сочувственным взглядом проследил, как она решительным шагом направляется к выходу. Во всей ее повадке чувствовалась сила — та сила, чтодается близостью к земле и не так уж часто встречаетсяна асфальте городских тротуаров. Но это была своеобразная, утонченная сила, придававшая всему облику девушки что-то мужественное, в то же время ничуть не лишая ее обаяния женственности. В этом сказалось доброе наследие предков. Искатели и борцы, люди немалопоработавшие и головой и руками, — эти тени далекогопрошлого, — подарили ей неутомимое тело и вложили внего деятельную и смелую душу. Но сейчас ее обидели, оскорбили. — Я заранее знаю все, что вы скажете, — вежливо,но твердо прервал ее многословное вступление редактор,кладя конец свиданий, на которое, возлагалось так много надежд. — И вы сказали мне предостаточно, — продолжал он (с поразительным бессердечием, как казалось ей теперь, когда она припомнила весь разговор). — В газете вы никогда не работали. У вас нет ни опыта, нисноровки. Вы, что называется, не набили себе руку. Выполучили среднее образование, а может быть даже окончили колледж или университет. По английскому языкуу вас всегда были прекрасные отметки. Друзья в одинголос твердят, что пишете вы великолепно, талантливои так далее и тому подобное. И вот вы забрали себе вголову, что можете работать в газете, и требуете, чтобыя вас принял в штат. Но, к великому моему сожалению,вакансий у нас нет. Вы не знаете, сколько… — Но, если, как вы говорите, у вас нет вакансий, — прервала она, в свою очередь, — как же попали к вам тесотрудники, которые уже работают? И как мне тогдаубедить вас, что я тоже могу работать не хуже прочих? — Они сумели доказать, что нужны редакции, — последовал краткий ответ. — Докажите и вы. — Но как же, если вы не даете мне случая? — Случай уж вам надо найти самой. — Но как же, как? — настаивала девушка, мысленно возмущаясь тупостью своего собеседника. — Как? Это уже дело ваше, — сказал в заключениередактор и поднялся, показывая, что разговор окончен. — Должен заметить, дорогая мисс, что на этой неделе у меня перебывало по крайней мере девиц восемнадцать, жаждущих, как и вы, работать в газете, и у меня,право, нет времени всем растолковывать «как». Ей богуже, в мои обязанности не входит читать курс лекций пожурналистике. Она вскочила в шедший на окраину автобус и весьдолгий путь думала о своем разговоре с редактором. «Нокак же? Как?». — повторяла она, взбираясь на третийэтаж, в меблированные комнаты, где жила вдвоем с сестрой. Хотя от предков, когда-то переселившихся из Шотландии, ее отделяло не одно поколение, в жилах ее всеже текла их кровь, и она с чисто шотландским упорством старалась разрешить неразрешимый вопрос. Да и нельзя было медлить. Сестры Уаймен перебрались из захолустья в город, надеясь пробить себе дорогу. ЗемляДжона Уаймена была давно заложена и перезаложена. Неудачные коммерческие операции разорила фермера,и двум его дочерям, Эдне и Летти, пришлось самим заботиться о себе. Год преподавания в школе позволил имсколотить небольшую сумму денег — тот капитал, с которым они двинулись на завоевание города, а вечерниезанятия стенографией и машинописью вселяли веру вуспех задуманного предприятия. Однако предприятие пока оборачивалось не слишком-то удачно. Казалось, весьгород буквально наводнен неопытными стенографистками и машинистками, а сестрам, кроме своей неопытности, нечего было предложить. Втайне Эдна мечтала о журналистской карьере, но думала сначала поработать вконторе, чтобы оглядеться и решить, в какой именно области журналистики и в какой газете она применит своиталанты. Однако место в конторе все что-то не подвертывалось, скудный их капитал таял день ото дня, меж темкак плата за комнату не уменьшалась, а печка с прежнейпрожорливостью поглощала уголь. От сбережений почтиуже ничего не оставалось. — А что, если тебе пойти к Максу Ирвину, Эдна? — предложила Летти, внимательно выслушав рассказ сестры. — Он известный журналист. Уж Ирвин-то, конечно,знает, как пробиться в газету, и даст тебе совет. — Но я ведь с ним совсем незнакома, — возразилаЭдна. — А с редактором, к которому ты сегодня ходила, тыразве была знакома? — Н-да-а, — задумчиво протянула Эдна, — но это совсем другое. — Почему же другое? Ведь придется же тебе со временем интервьюировать незнакомых людей? — подзадоривала сестру Летти. — Пожалуй, ты права, — согласилась Эдна. — В самом какая разница — интервьюировать мистераМакса Ирвина для какой-нибудь газеты или интервьюировать мистера Макса Ирвина лично для себя? К томуже это практика. Пойду посмотрю по справочнику его телефон и адрес. — Уверена, что я могла бы писать и писала бы неплохо, если бы только представился случай, — говорилаона сестре минуту спустя. — Я чувствую, у меня есть этажилка, — ты понимаешь, что я имею в виду? Летти утвердительно кивнула. — Любопытно, какой он из себя? — произнесла оназадумчиво. — Обещаю узнать и в двухдневный срок доложитьтебе, — уверила ее Эдна. Летти захлопала в ладоши. — Вот это по-журналистски! А если ты сумеешь все проделать не в двухдневный срок, а за двадцать четыречаса, это будет просто замечательно! — …Так что простите, если я вас побеспокоила, — добавила она, изложив свое дело прославленному военному корреспонденту и старому журналисту Максу Ирвину. — Какие пустяки, — отвечал он, отмахиваясь. — Есливы сами о себе не позаботитесь, кто же о вас позаботится? Я прекрасно понимаю ваши затруднения. Вы хотите, чтобы вас приняли в редакцию «Интеллидженсера», приняли немедленно, а опыта газетной работы у вас нет. Может быть, у вас имеются какие-нибудь влиятельныезнакомства? В нашем городе есть с десяток людей, чьязаписка раскроет перед вами двери любой редакции, аостальное уж будет зависеть от вас самой. Например,сенатор Лонгбридж, Клаус Инскип — владелец всех трамвайных линий в городе, Лэйн, Мак-Чесни… — Он остановился, выжидая. — Я никого из них, к сожалению, не знаю, — сказалаЭдна упавшим голосом. — Да этого и не требуется. Быть может, вы знаетекого-нибудь, кто с ними знаком? Или кого-нибудь, ктознаком с кем-нибудь из их знакомых? Эдна отрицательно покачала головой. — Тогда надо искать других путей, — продолжал журналист нарочито бодрым тоном. — Придется вам самой что-то предпринять. Что бы такое нам придумать? Он на мгновение закрыл глаза и наморщил лоб. Атем временем она разглядывала его, изучала его подвижные черты. Но вот голубые глаза широко раскрылись и лицо просияло. — Нашел! Хотя постойте-ка… И с минуту он, в свою очередь, разглядывал Эдну,- разглядывал так пристально, что краска помимо воли,бросилась ей в лицо. — Думаю, что справитесь! Впрочем, поживем — увидим, — произнес он загадочно. — Во всяком случае этопокажет, на что вы годитесь, и, кроме того, послужитлучшей рекомендацией для «Интеллидженсера», чем записки от всех сенаторов и миллионеров на свете. Придется вам выступить в любительском вечере на Кругу. — Я… я не совсем понимаю… — Предложение Ирвинаничего не говорило Эдне. — Что это за «Круг»? И какойтакой «любительский вечер»? — Ах, да, я и забыл, что вы из провинции. Но темлучше, если только у вас действительно есть журналистская хватка. Первые впечатления всегда непосредственны и потому живее, ярче, вернее. Круг — это увеселительное заведение на окраине города, возле парка. Там имеются всякие аттракционы: туристский вагон, колесо смеха, играет духовой оркестр, есть театр, зверинец, кинематограф и так далее и тому подобное. Простой народходит туда смотреть на зверей и развлекаться, а прочаяпублика развлекается, глядя, как и где развлекается простой народ. Словом, настоящее народное гуляние насвежем воздухе, где веселятся без затей, — вот что такоеКруг. Но нас с вами сейчас интересует театр. Это варьете, один номер следует беспрерывно за другим — выступаютфокусники, акробаты, гуттаперчевые люди, танцовщицыс факелами, имитаторы, певцы, музыканты, исполнителинегритянских мелодий, интимных песенок и так далее. Все они профессионалы-эстрадники и живут этим. Многие даже прекрасно зарабатывают. У некоторых нет твердого ангажемента, и они выступают где придется — уОбермана, в «Орфее», «Альказаре», «Лувре». Другие совершают турне чуть ли не по всей стране. Словом, жизньдостаточно привольная и заработки неплохие, поэтомуохотников находится немало. Так вот, администрация Круга, желая привлечь публику, стала устраивать так называемые «любительскиевечера»: два раза в неделю, после выступления профессионалов, подмостки предоставляются любителям. Зрители, конечно, не расходятся и громогласно выносят своисуждения. Публика, можно сказать, становится арбитром в вопросах искусства или думает, что становится, — а это, в сущности, одно и то же. Главное, она платит денежки и весьма собой довольна. Поэтому любительскиевечера — чрезвычайно доходное предприятие для администрации. Но суть этих любительских вечеров в том — и это вамнадо иметь в виду, — что выступающие на самом деленикакие не любители. Им платят за каждый номер.В лучшем случае их можно назвать «профессиональными любителями». Да и где бы администрация нашлажелающих выступить задаром перед беснующимися зрителями, — в таких случаях зрители точно с цепи срываются. Это ведь очень забавно… для зрителей, конечно. Ваша задача — и это, откровенно говоря, требует изрядного мужества — поехать на Круг, условиться о двух выступлениях (любительские вечера там как будто по средам и субботам), исполнить свой номер и описать вседля воскресного выпуска «Интеллидженсера». — Но… но… я… ведь… — сказала Эдна дрогнувшимголосом, в котором слышалось разочарование и чуть лине слезы. — Понимаю. Вы ждали чего-то другого, более интересного, увлекательного, — произнес он сердечно. — Всемы через это прошли. Но вспомните-ка адмирала флотаее величества, который подметал полы и начищал медную ручку парадной двери. Либо надо для начала негнушаться и черной работы, либо сразу же отказаться отсвоего намерения. Ну, так как же? В упор поставленный вопрос смутил Эдну. Молчаниеее явно не понравилось журналисту, — она заметила, каклицо его помрачнело. — Это, если хотите, в некотором роде испытание, — сказал он, как видно желая сыграть на ее самолюбии. — Суровое испытание, но оно и к лучшему. Теперь или никогда. Решайтесь! — Я попытаюсь, — невнятно пробормотала она и, привсем своем смятении, отметила про себя его резкость,стремительность, деловитость — черты жителя большогогорода, до сих пор незнакомые ей. — Вот и прекрасно! Когда я начинал работать в газете, мне давали самые скудные, самые неинтересные поручения. Потом уж не знаю сколько времени держалина бракоразводных процессах и мелкой уголовной хронике. Но в конце концов все обошлось и даже послужило мне на пользу. Вам еще повезло, вы начнете с работыдля воскресного выпуска. Правда, это не бог весть что.Но не унывайте! Справитесь с задачей, покажете, на чтовы годны, и вам поручат работу поинтереснее — болееответственную и высокооплачиваемую. Поезжайте сегодня же на Круг и уговоритесь на два выступления. — Но с каким же номером я выступлю? — растерянно спросила Эдна. — С каким? Да с любым. Вы поете? Ничего не значит. Совершенно незачем иметь голос. Пищите, войте…Вам за то и платят, чтобы получалось плохо, чтобы публике было над чем посмеяться и что освистывать. Пустьвас кто-нибудь сопровождает. Главное, не бойтесь. Держитесь самоуверенно. Вертитесь среди любителей, дожидающихся своего выхода, старайтесь у них побольше выведать, изучайте их, запоминайте каждое слово, каждыйжест. Уловите атмосферу, колорит, — тут необходим колорит — яркий, сочный. Ройтесь обеими руками, чтобыдокопаться до основного, до самой сути. В чем тут смысл?Вот и найдите, в чем тут смысл. Вы затем туда и едете.Именно это-то и желают знать читатели воскресного«Интеллидженсера». Язык ваш должен быть выразительным, фраза энергичной, сравнения конкретными и меткими. Избегайтештампов и общих мест. Тут нужен тщательный отбор.Выхватывайте самое характерное, отбрасывайте лишнее,тогда у вас создастся картина. Постарайтесь запечатлетьэту картину в словах, и успех в газете вам обеспечен.Достаньте несколько старых номеров воскресного «Интеллидженсера» и посмотрите, как там пишут литературные фельетоны. Кратко изложите содержание в первомже абзаце, он будет служить как бы оглавлением; а всамом фельетоне повторите все снова и дайте хлесткуюконцовку. Тогда, если потребуется, они могут сократить любую часть материала, пристегнуть концовку клюбой фразе, и фельетон не рассыплется. Но хватит!До остального дойдете своим умом. Оба встали. Горячность старого журналиста и его стремительная речь, каждое слово которой было для Эдны настоящим откровением, совершенно покорили ее. — И если вы честолюбивы, мисс Уаймен, то запомните — цель и смысл журналистики не в фельетоне. Бойтесьрутины! Фельетон — это трюк, прием. Овладейте им, ноне позволяйте ему овладеть вами. Это необходимый этап,ибо, не научившись хорошо писать фельетоны, вы вообще не научитесь писать. Словом, вложите в работу всюсебя — и тем не менее оставайтесь вне ее, над ней, оставайтесь собой. Вы понимаете, что я имею в виду? А теперь позвольте пожелать вам успеха. Он проводил гостью до двери и крепко пожал ей руку. — Да, вот еще что, — прервал он Эдну, не слушая еёблагодарностей, — прежде чем сдать рукопись в редакцию, покажите-ка ее мне. Может быть, я вам что-нибудьсумею подправить. Директор Круга оказался грузным мужчиной воинственного вида, с тяжелой челюстью и кустистыми бровями. Лицо у него было рассеянно-недовольное, во ртуторчала черная сигара. Звали его Саймс, Эрнест Саймс, так сказали Эдне. — Какой номер? — бросил он через плечо, даже недав ей договорить. — Лирические песенки, — ответила она без запинки,помня наставление Ирвина — держаться самоуверенно. — Фамилия? — спросил мистер Саймс, едва удостаивая посетительницу взглядом. Эдна замялась. Кинувшись очертя голову в авантюру,она не подумала о том, как назваться. — Любую фамилию, псевдоним, — рявкнул директорнетерпеливо. — Нэн Билейн, — вдруг выпалила Эдна в порывевдохновения, — Б-и-л-е-й-н. Да, да, Билейн. Директор записал фамилию новой любительницы вкнижечку. — Ладно. Будете выступать в среду и в субботу. — А плата? — осведомилась Эдна. — Два с половиной доллара за номер. Два выступления — пять долларов. За деньгами придете в первыйже понедельник после второго выступления. И даже не потрудившись сказать «до свидания», директор повернулся к Эдне спиной и углубился в чтениегазеты — занятие, от которого его оторвали. В среду вечером, захватив с собой Летти, Эдна пораньше явилась в театр. В кошелке она притащила свойнезамысловатый костюм: выпрошенную у прачки шотландскую шаль, выпрошенную у поломойки рваную юбку и седой парик, взятый напрокат у костюмера за двадцать пять центов в вечер. Эдна решила изобразить старуху ирландку, которая поет в тоске по сыну, странствующему на чужбине. Хоть сестры и пришли рано, за сценой стояла невообразимая кутерьма. Представление уже началось, игралоркестр, и из зала то и дело доносились взрывы аплодисментов. Вторжение любителей нарушало обычное течение закулисной жизни, новоиспеченные актеры толпились за кулисами, в коридорах, уборных, путались у всехпод ногами и всем мешали. Особенно досаждали они артистам-профессионалам, которые держались особняком,как и подобает представителям высшей касты, свысокасмотрели на париев-любителей и обходились с ними надменно и грубо. Эдну затерли, затолкали, на нее покрикивали. Судорожно вцепившись обеими руками в своюдрагоценную кошелку, она бродила в поисках свободнойуборной и в то же время старалась все подметить и всезапомнить. Уборную она в конце концов отыскала — тесную клетушку, уже занятую тремя другими «дамами-любительницами», которые гримировались, громко и визгливо пререкаясь из-за места перед единственным зеркалом. Несложный костюм и грим не потребовали много времени, иЭдна выбралась из уборной, оставив трио дам, заключивших краткое перемирие, чтобы вволю позлословитьнасчет новенькой. Летти не отставала от Эдны ни на шаг; и, проявив немало терпения и упорства, сестры,наконец, протолкались в укромный уголок за одной изкулис, откуда вся сцена была видна как на ладони. Худенький чернявый человечек в цилиндре и фраке,чрезвычайно прыткий и жизнерадостный, вальсировал посцене, изящно перебирая ножками, и тоненьким голоском пел что-то о ком-то или о чем-то, по-видимому, очень трогательном. Когда послышались замирающие ноты последнего куплета, крупная дама с копной необыкновеннопышных белокурых волос грубо протиснулась вперед,наступила всей тяжестью на ногу Эдне и высокомерноее оттолкнула. «Чёртовы любители!» — прошипела она и мгновенье спустя, уже сладко улыбаясь, раскланивалась перед публикой, в то время как чернявый нелепокружился вокруг нее на цыпочках. — Здорово, девушки! Приветствие это, произнесенное нараспев над самымухом Эдны, заставило ее вздрогнуть от неожиданности.Обернувшись, она увидела перед собой гладкую и круглую, как луна, физиономию. Обладатель ее, добродушноулыбающийся молодой человек, был одет и загримированпод бродягу, какими их уже десятилетия изображают насцене, только неизбежные бакенбарды почему-то отсутствовали. — Приляпать их минутное дело, — пояснил он, заметив, что Эдна ищет что-то глазами, и покрутил в рукенедостающее украшение. — Уж очень в них потеешь, — простодушно добавил он. — А у вас что за номер? — Лирические песенки, — ответила Эдна как можнонепринужденнее. — Чего это ради вы вздумали выступать? — спросилмолодой человек без обиняков. — Да просто так, для собственного удовольствия. Адля чего же еще? — в свою очередь, закинула удочкуЭдна. — То-то я вас сразу приметил. Уж не от газетыли вы? — За всю жизнь я только раз видела живого редактора, и он… и… я… словом, мы не очень поладили, — ответила она уклончиво. — Насчет работенки ходили? Эдна небрежно кивнула, хотя в душе волновалась ине знала, как бы половчее переменить тему разговора. — И что же он вам ответил? — Сказал, что за ту неделю к нему уже обращалосьвосемнадцать девиц. — Значит, от ворот поворот? — Молодой человек слунообразной физиономией громко захохотал и хлопнул себя по ляжкам. — Мы, видите ли, теперь недоверчивыстали. Воскресные газеты очень даже не прочь разделатьнаши любительские вечера и в лучшем виде преподнестичитателям, ну а у директора на этот счет другое мнение.Как подумает, что его могут пропечатать, так и зайдется. — А вы с каким номером? — Кто? Я? Сегодня я в роли бродяги. Ведь я ЧарлиУэлш. Назвав свое имя, молодой человек, по-видимому, счел,что дальнейших расспросов не потребуется, но Эдна смогла только вежливо протянуть: — О, вот как! И чуть было не прыснула со смеху — такое разочарование и обида отразились на лице ее собеседника. — Нет, вы в самом деле никогда не слышали о Чарли Уэлше? — искренне возмутился он. — Да вы, как я вижу,совсем сосунок. Но ведь я же Уникум, Любитель-Уникум. Где-нибудь-то вы должны были меня видеть. Я ведьвезде выступаю. Если бы я захотел, я мог бы стать профессионалом, но в качестве любителя больше выколачиваешь. — А что такое «Уникум»? — осведомилась Эдна. — Я ведь не знаю. — Сейчас объясню, — галантно предложил ЧарлиУэлш. — Уникум — это значит единственный в своем жанре, то есть тот, кто исполняет какой-нибудь номер лучше всех других исполнителей. Вот это и есть Уникум.Ясно? Эдна поспешила уверить Уэлша, что все совершеннопонятно. — А для большей ясности, — продолжал он, — полюбуйтесь на меня. Я единственный любитель на все амплуа. Сегодня я, например, показываю, как любитель играет бродягу, это куда труднее, чем просто сыграть бродягу, зато тут настоящая игра — это и любительствои искусство. Ясно? Я все могу — от трагического монологадо оперетты и конферанса. На то я Чарли Уэлш, Любитель-Уникум. И пока чернявый худенький человечек и дороднаябелокурая красавица нежно заливались на сцене, покана смену им выступали со своими номерами другие профессионалы, Чарли Уэлш просвещал Эдну. Он наговорил ей много всякого вздора, но и много такого, что моглопригодиться для воскресного «Интеллидженсера». — Фью, — присвистнул он. — Их светлость уже охотится за вами. Ваш выход первый. Когда будете на сцене, не обращайте внимания на шум. И непременно доводитеномер до конца. В эту минуту Эдна почувствовала, что карьера журналистки ее больше не прельщает, ей хотелось толькоодного — бежать отсюда куда глаза глядят. Но директор(он же и режиссер), как страшный великан-людоед издетской сказки, преградил ей путь. Оркестр уже игралпервые такты ее песенки, и шум в зале, как по команде,стих, уступив место выжидательному молчанию. — Смелей, — шепнула Летти, крепко сжимая руку сестры, а над ухом послышался повелительный окрик Чарли Уэлша: — Ну, не трусить! Но ноги Эдны словно приросли к полу, и она бессильно прислонилась к размалеванной кулисе. Оркестрснова заиграл вступление, и какой-то писклявый голос взале пронзительно выкрикнул: — Загадочная картинка! Где Нэнни? Публика встретила остроту дружным взрывом смеха,и Эдна еще плотнее прижалась к кулисе. Но тут могучаядлань директора опустилась на ее плечо и вытолкнула ее к рампе. На мгновение из-за кулис показалась мужская рука и пола черного пиджака, и зал, правильно оценив положение, загрохотал от восторга. Рев голосов, шиканье, топот заглушали оркестр, и Эдне показалось, будто смычки беззвучно ходят по струнам. Она не знала, когда вступать, и, встав в позу, подбоченясь, напряженно вслушивалась, стараясь уловить музыку. Зал снова начал бесноваться. Как Эдна узнала впоследствии, публикаохотно прибегала к этому несложному приему, чтобысмущать певцов-любителей. Но к Эдне уже вернулось присутствие духа. Она видела перед собой весь зал от партера до галерки, виделаморе улыбающихся и искаженных смехом лиц, слышала нарастающие раскаты смеха, и в ней вскипела горячая шотландская кровь. Глядя на усердствовавший, нобезгласный оркестр, она вдруг решилась. Не произносяни звука, она стала шевелить губами, открывать рот, простирала к зрителям руки, раскачивалась из стороныв сторону, делая вид, будто поет. Желая заглушить голоспевицы, зрители зашумели еще сильнее, но Эдна с невозмутимым спокойствием продолжала свою пантомиму. Казалось, прошли часы; наконец, шутка, видимо, наскучила публике, зрителям захотелось послушать, и ониугомонились. Тут и обнаружилась игра Эдны. Несколькосекунд в зале стояла мертвая тишина, только оркестрпродолжал играть да видно было, как беззвучно шевелились губы Эдны. Тогда зрители поняли все и опять словно с цепи сорвались, — но на сей раз они неистово аплодировали девушке, которая так ловко сумела их провести. Эдна воспользовалась благоприятным моментом, чтобы раскланяться, и, пятясь, скрылась-за кулисы — прямо в объятия Летти. Самое страшное осталось позади, и весь вечер Эднарасхаживала среди любителей и профессионалов, вступала в разговоры, прислушивалась, наблюдала, стараясьпонять то, что видела, и все запомнить. Чарли Уэлш сопровождал ее в качестве добровольного наставника иангела-хранителя и так исправно выполнял взятые на себя обязанности, что, когда представление окончилось,у Эдны уже было достаточно материала для фельетона. Но, по уговору, она обязалась выступить дважды, и ейказалось малодушным отступиться от своего намерения.Да и кроме того, как выяснилось назавтра, некоторыевпечатления были чересчур поверхностны и требовалипроверки. Поэтому в субботу Эдна опять явилась в театрсо своей кошелкой и в сопровождении Летти. Директор, по-видимому, ждал ее. Эдне даже почудилось, что, когда он ее увидел, в глазах у него мелькнуларадость. Он поспешил к ней навстречу, поздоровался,почтительно поклонился, что никак не вязалось с его людоедскими повадками. Когда директор склонился передЭдной в поклоне, стоявший за его спиной Чарли Уэлшмногозначительно подмигнул ей. Но сюрприз следовал за сюрпризом. Директор попросил Эдну представить его сестре, занимал девушек разговорами и всячески старался проявить любезность. Ондаже предоставил Эдне отдельную уборную, возбудивтем жгучую зависть трех крикливых дам, в обществе которых она переодевалась в первый вечер. Эдна не могла прийти в себя от изумления, но встретившийся ей в коридоре Чарли Уэлш пролил свет на эту загадку. — Здорово! — приветствовал он ее. — Вы, я вижу, вгору пошли. Царицей бала стали! Эдна весело улыбнулась. — Наш-то, — не иначе, как он думает, что вы репортерша. Я чуть не лопнул со смеху, глядя, каким ягненочком он перед вами прикидывается. Ну, а теперь скажитепо совести, начистоту, вы не по этой, не по газетной части работаете? — Я же рассказывала вам, как меня встретил редактор, — возразила Эдна. И, по совести, это была чистаяправда. Однако Любитель-Уникум с сомнением покачал головой. — Мне-то, конечно, наплевать, — заявил он. — Но есливы в самом деле репортерша, тисните несколько строкобо мне, сами знаете, как это делается, для рекламки.А если и не репортерша, что ж, вы и так симпатичная девица. Но что вы не нашего поля ягода — это уж факт. После выступления Эдны — на этот раз она исполниласвой номер с хладнокровием ветерана — директор возобновил атаку; наговорил ей кучу любезностей и, расплывшись в любезной улыбке, приступил к делу. — Надеюсь, вы обойдетесь с нами не слишком сурово? — спросил он вкрадчиво. — Не обидите нас, верноведь? — Ой, что вы! Никогда не соглашусь опять выступить. Даже не уговаривайте, — отвечала Эдна с наигранным простодушием. — Я понимаю, что мой номер понравился, но и не мечтайте меня заполучить. Я, право же,не могу. — Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, — в голосе директора прозвучали прежние грозные нотки. — Нет, нет, ни за что, — упрямилась Эдна. — Эстрада — слишком большое напряжение для нервов, во всяком случае для моих нервов. Явно озадаченный директор подозрительно посмотрелна девушку, но настаивать больше не стал. Однако в понедельник утром, когда Эдна явилась кнему в контору получить деньги за свои два выступления,он в свою очередь ее озадачил. — Вы, очевидно, меня не поняли, — нагло врал он. — Кажется, я действительно что-то говорил об оплате проезда. Это у нас практикуется, но за выступления мы любителям никогда не платим. Вместо живой, искрящейсяструи получилось бы болото, мертвечина. Нет! ЧарлиУэлш над вами просто подшутил. Ничего он за свои выступления не получает. Платить любителям! Да это жекурам на смех! Но вот, пожалуйста, пятьдесят центов.Сюда входит и стоимость проезда вашей сестры. И разрешите мне от имени администрации горячо вас поблагодарить за ваше ценное участие в наших любительскихвечерах. В этот же день Эдна выполнила данное Максу Ирвину обещание, вручив ему отпечатанный на машинкефельетон. Пробегая глазам рукопись, журналист то идело кивал головой и не скупился на похвалы: — Хорошо!.. То, что нужно!.. В самую точку!.. Психологически верно!.. Очень тонкая мысль!.. Уловили именно то, что требуется! Великолепно!.. Здесь удар не совсем попадает в цель, но сойдет… Вот это сильно!.. Оченьярко!.. Образно! Образно!.. Хорошо!.. Превосходно! И, пробежав до конца последнюю страницу, сердечнопротянул Эдне руку: — Поздравляю, искренне поздравляю, дорогая миссУаймен. Признаюсь, вы превзошли все мои ожидания,хотя я в вас сразу уверовал. Вы журналистка, прирожденная журналистка. У вас есть настоящая хватка, ивы, конечно, далеко пойдете. «Интеллидженсер», без сомнения, примет и эту вашу рукопись и все дальнейшие.Они вынуждены будут вас взять уж хотя бы потому, чтоиначе за вас ухватятся другие газеты. — Но как же так? — вдруг добавил он, сразу нахмурившись. — Почему вы не пишете, что получили платуза выступления, а ведь в этом соль всего фельетона. Я васпредупреждал, помните. — Э, нет, это никуда не годится, — проговорил он имрачно покачал головой, когда Эдна объяснила ему, какбыло дело. — Так или иначе, а деньги надо непременноу них выцарапать. Постойте-ка. Дайте подумать… — Ради бога, не утруждайте себя, мистер Ирвин, яи так доставила вам достаточно беспокойства, — сказалаЭдна. — Разрешите мне только от вас позвонить — попытаюсь-ка я еще раз взять за жабры мистера ЭрнестаСаймса. Журналист уступил Эдне место за письменным столом, и она сняла трубку. — Чарли Уэлш захворал, — сказала она, когда ее соединили. — Что? Нет! Я не Чарли Уэлш. Чарли Уэлшзахворал, и его сестра просила узнать, можно ли ейприехать сегодня вечером получить за него деньги? — Скажите сестре Чарли Уэлша, что Чарли Уэлшсам был здесь сегодня утром и получил свои деньги, — послышался хорошо знакомый наглый голос директора. — Чудесно, — продолжала Эдна. — А теперь Нэн Билейн хочет знать, может ли она с сестрой приехать сегодня вечером и получить причитающиеся Нэн Билейнденьги. — Что он ответил? Что он ответил? — взволнованновскричал Макс Ирвин, когда Эдна повесила трубку. — Что Нэн Билейн стала ему поперек горла и чтопусть она приезжает со своей сестрицей за деньгами ибольше никогда не показывается на Кругу. — Да, вот что, — сказал Макс Ирвин, как и в прошлоепосещение, прерывая слова ее благодарности. — Теперь,когда вы показали, на что способны, я почту, гм… почтуза честь сам написать вам рекомендательное письмо вредакцию «Интеллидженсера».