Шрифт:
— А как он кончил?
— Он был еще и пьяница. Однажды, к счастью, он свалился на машине с моста и разбился.
— О господи! Вот почему Эймон такой… со странностями, да?
— Да. Однажды меня так взбесило его поведение, что я дала ему пощечину. Только после этого он рассказал мне кое-что о своем детстве. И я наконец начала понимать. Конечно, он все равно меня бесил, но представь себе, после такого детства…
— Ужасно. Бедняга.
— Да. Не знаю, только ли в этом причина его странностей, но след не мог не остаться.
Скрестив руки на груди, я спросил:
— Но при чем тут безмолвное дитя?
— Ламия сказала мне, что я — часть проклятия.
Я медленно расцепил руки и обнаружил, что не знаю, куда их девать.
— Как это? Ты… ты проклята?! — вскричал я. Одновременно недоверчиво и отчаянно. В такие моменты ни от рук, ни от голоса — никакого толку. Только мешают, не могут подсказать, что делать, как себя вести, когда на тебя сваливается беда, выраженная одним словом: «проклятие», «смерть» или «рак».
Ава покачала головой:
— Нет, я часть проклятия. Но наверное, в каком-то смысле я тоже проклята. Мою роль можно и так назвать. Ламия сказала, что после возвращения в Америку я забеременею. Это сбылось. Но мой ребенок будет проклят — обречен в точности повторить жизнь своего отца, даже если будет сопротивляться судьбе. Никакой разницы, кроме мелких подробностей, — Ава умолкла. Ничего не добавила, просто молча не сводила с меня глаз. Наверное, дожидалась, пока до меня дойдет.
— Она не сказала, кто будет отцом ребенка?
— Нет. Сказала только: любой мужчина, от которого я забеременею, отмечен проклятием.
— Ава, а если это я?
— Может быть. Мы все выясним по анализу ДНК, но я решила сначала поговорить с тобой, прежде чем делать анализ. Ты же играешь во всем этом важную роль.
— Да уж, наверное, — сказал я цинично и злобно, хотя мой тон покоробил меня самого. Я совершенно не собирался говорить Аве гадости, но почему она рассказала только сейчас? Зачем было тянуть резину?
Снова повисла пауза.
— Ава, я тебя люблю, но это какая-то чушь, полная чушь. Ну прямо «Тысяча и одна ночь»: безмолвное дитя, джеллум, проклятие… Как ты можешь установить, что это не враки?
— Потому что после того как я у нее побывала, кое-что произошло. Все предсказания Ламии сбылись. Все события произошли: и беременность, и мой роман с Эймоном, и главное… ты.
— Я? Что ты имеешь в виду?
В этот момент стиральная машина, шумевшая где-то на заднем плане, не нашла ничего лучшего, как возвестить свистком о завершении работы. Ава умолкла; судя по ее лицу, в ближайшее время она не собиралась отвечать на мой вопрос. Я хмуро пошел к машине. Распахнул дверцу, наклонился достать настиранное белье.
— Ава?
— Что?
— В твоей стиралке полно букв. — Я вытащил большую белую сырую «К», положил на свою ладонь. Рассмотрел, показал Аве. Высота — дюймов десять. Буква вроде бы из ткани. Я снова заглянул в бак и увидел: вместо белья в машине громоздится куча мокрых прописных букв.
Ава словно и не удивилась. Больше того, кивнула, когда я показал «К».
— Это я их туда положила.
— Ты… А где наше грязное белье?
— В ванной.
— Но зачем? Зачем ты это сделала? Что это? Зачем они нужны?
— Достань еще четыре. Доставай не глядя — просто сунь руку и достань четыре штуки. Я объясню зачем, когда ты это сделаешь.
Я хотел было что-то сказать, но промолчал. Сунул руку в стиральную машину, запустил пальцы в огромную, мягкую, сырую гору матерчатых букв — точно выбирал номера для игры в бинго. Когда я набрал четыре буквы, Ава велела мне разложить их в ряд на полу, чтобы получилось слово. Буквы были такие: К, В, Ц, Р и О.
— Никаких слов не получается. Всего одна гласная.
Ава сидела далеко. Не могла видеть букв.
— Скажи мне, какие ты выбрал.
Я сказал.
Ава хлопнула себя ладонями по коленям:
— Эймон выбрал те же самые.
— Что-о?! Эймон тоже это делал? Ты тоже заставила его доставать из стиралки мокрые буквы? — Я поймал себя на том, что почти кричу.
— Да, это экзамен для вас обоих. Я заранее знала ответ, но надо же было удостовериться, — сказала она так, будто ничего особенного не случилось. Мол, чего это я разволновался?