«Кому можно рассказать? Можно рассказать Хейди? Она решит, что я свихнулся». Но Халлек чувствовал себя совершенно здравомыслящим.

Хлопнула дверь туалета, и перепуганный Халлек быстро вернулся в кабинку, защелкнув задвижку.

— Вилли? — это был Джон Паркер, его ассистент.

— Здесь я.

— Бойнтон скоро вернется. У тебя все нормально?

— Отлично, — ответил Вилли. Глаза его были крепко сжаты.

— У тебя газы? Что-нибудь с животом?

«Да, все дело в моем животе, верно».

— Мне осталось только пришлепнуть марку на конверт. Через минуту буду на месте.

— Хорошо.

Паркер вышел.

Халлек задумался о своем ремне. Он не мог вернуться в зал заседаний, придерживая брюки через карманы пиджака. Какого дьявола ему теперь делать? Он неожиданно вспомнил свой армейский нож, который раньше всегда вынимал из кармана перед взвешиванием. В те старые добрые дни, до приезда цыган в Фэрвью.

«Кто просил вас сюда соваться? Почему вы не выбрали Вестпорт или Стратфорт?»

Вилли быстро вынул нож и проковырял седьмую дырку в ремне. Она получилась неаккуратной, некрасивой, но сделала свое дело. Халлек вышел из кабинки. Впервые он заметил, что брючины свисают вокруг его ног — его худых ног. «Видят ли остальные?» — подумал он со смущением. Побрызгав водой на лицо, он покинул туалет.

Когда он вернулся в зал, туда, шурша темной материей, входил Бойнтон. Он зловеще посмотрел на Вилли, который сделал неопределенный, уклончивый жест, словно извиняясь. Лицо Бойнтона осталось суровым: извинение определенно не было принято. Томительная процедура возобновилась. Каким-то образом Вилли удалось дождаться конца.

Этой ночью, после того как Хейди и Линда уснули, Вилли забрался на весы. Долго стоял он, вглядываясь в шкалу и не веря своим глазам. Долго-долго.

Вес 195 фунтов.

На следующий день он пошел в магазин и купил новую одежду. Он покупал ее в спешке, словно новая одежда, одежда, которая будет ему впору, разрешит все проблемы. Еще он купил новый, более короткий ремень. Он заметил, что люди перестали поздравлять его с потерей веса. «Когда это началось?» Он уже не помнил.

Он носил новую одежду, ездил на работу и возвращался домой, пил гораздо больше, ел добавочные порции, хотя есть не хотел. Прошла неделя, и новая одежда уже не казалась такой подогнанной и аккуратной. Она стала мешковатой.

Вилли подошел к весам в ванной с тяжело бьющимся сердцем. У него начало резать в глазах и заломило в голове. Позже он обнаружил, что так сильно прикусил нижнюю губу, что она кровоточит. Образ весов принял детские оттенки ужаса — весы стали людоедом.

Вилли стоял перед ними наверное минуты три, покусывая нижнюю губу, не замечая ни боли, ни соленого привкуса во рту. Был вечер. Внизу Линда смотрела телевизор, а Хейди подводила домашний баланс в его кабинете.

Он вступил на весы, как на эшафот.

Вес 188 фунтов.

Одним корявым кувырком перевернулся его желудок. В этот момент Вилли очень удивило, почему его не вырвало. Он сосредоточенно боролся, пытаясь сохранить ужин внутри себя — ему была необходима эта пища — теплые, здоровые калории.

Наконец, тошнота прошла. Вилли посмотрел вниз на шкалу и ему вспомнилось, как говорила Хейди: «Они не уменьшают, а прибавляют вес». Вилли вспомнил, как Майкл Хьюстон говорил, что при 217 фунтах он на тридцать фунтов все еще превышает свой оптимальный вес. «Но не теперь, Майкл, — подумал он устало. — Теперь я …худей».

Сойдя с весов, Вилли почувствовал облегчение. То облегчение, которое наверное может испытывать узник в камере смертников, увидев появившегося охранника и священника за две минуты до 12, зная, что пришел конец и не будет указа о помиловании. Оставались еще некоторые формальности, но приговор останется неизменен. Вот — действительность. Если бы Вилли кому-то рассказал о том, что с ним происходит, все бы решили, что он либо шутит, либо помешался — ведь ныне никто не верит в цыганские проклятия, а может, никогда и не верил. Ведь цыгане — деклассе и мире, который наблюдал возвращение домой из Ливана сотен морских пехотинцев в гробах; в мире, который видел, как пятеро узников ИРА (Ирландской Революционной Армии) обрекли себя на смерть голодовкой… и другие сомнительные чудеса, которые на поверку оказались правдой. Вилли убил жену старого цыгана с гнилым носом, а его старый дружок по гольфу позволил ему остаться безнаказанным. Тогда старый цыган решил призвать к своей собственной разновидности справедливости и отомстить одному жирному юристу из Фэрвью, чья жена выбрала неверный день, чтобы в первый и единственный раз в жизни развлечь его рукоделием в движущейся машине. Цыган воззвал к справедливости, которую вполне мог оценить человек типа его прежнего дружка Джинелли.

Халлек выключил свет в ванной и пошел вниз, думая об узнике из камеры смертников, проходившем свои последние мили.

Хейди сидела за столом, освещенная светом настольной лампы. Отодвинув счета влево, она раскрыла перед собой чековую книжку, как партитуру на пюпитре. Но она не выписывала чеки и не подсчитывала цифры. Она только сидела с сигаретой в руке, а когда повернулась к нему, Вилли заметил такое уныние в ее глазах, что едва не пошатнулся.

Халлек опять подумал об избирательности восприятия, том забавном способе, каким ваше сознание не замечает того, чего не хочет замечать… например, когда вы туже и туже затягиваете пояс на убывающей талии, чтобы удержать сползающие штаны… или коричневые круги под глазами жены… или вопрос отчаяния в ее глазах…