Если принять эту позицию русской литературы всерьез, то получается: сакраментальное «воруются — и вправду есть самое честное, фотографически точное определение сути русской жизни.

В этом не вина никого лично из великих русских писателей. Литература — зеркало жизни, точнее, зеркало представлений литераторов о жизни. Соответственно, литература лишь отразила некое народное убеждение в том, что Россия — очень вороватая страна. Насколько это убеждение свойственно «широким народным массам» — отдельный разговор, но образованный слой Российской империи, те несколько десятков — ну, сотен тысяч человек, для которых и творили Гоголь, Толстой, Островский, Некрасов, — они явно такое мнение разделяли. «Воруют-с» — мнение не только и не столько о каком-то отдельном слое народа или какой-то группе людей, это выраженное в одном кратком афоризме представление об особой вороватости народа в целом, об «особом» характере русского предпринимательства, воровстве, как неотъемлемой части русского государства и общественных отношений.

Ни один народ никогда, ни в какие времена не мог бы изначально относиться к самому себе как к вороватому и нечестному. Иначе он просто не мог бы совершить решительно ничего не то что великого, а даже самого обыденного повседневно-бытового.

Как практически во всех случаях, генезис и этого мифа восходит к описаниям иностранцев: уже знакомых нам путешественников XVI-XVII веков.

...Они очень склонны ко злу, легко лгут и воруют», — сообщал Барберини [3] .

«Они отличаются лживым характером... Москвичи считаются хитрее и лживее всех остальных русских...», — уверенно пишет Герберштейн [4] , Естественно, нет смысла спрашивать, где именно и у кого «считается», что москвичи хитрее и лживее остальных русских. Так же бессмысленно уточнять, хитрее ли русские, чем немцы, или, скажем, датчане.

Определенность в вопрос вносят Штаден, немец, ставший опричником, и Ульфельд, посланник Датского королевства в Московии (XVI в.).

Штаден полагает, что купцы и деловые люди Московии «все время лгут, и очень легко обманывают», что им нельзя давать в долг — не вернут, а всякие оставшиеся на миг без присмотра ценности непременно будут разворованы.

После этого наш честный и глубоко порядочный Штаден тут же живописует, как он присваивает общее состояние нескольких партнеров по торговле и незаконно скрывается из Московии [5] .

Да и появляется Штаден в Московии, наплетя с три короба московитским чиновникам о своих великих ратных делах и о своей политической «значимости» при «лучшихевропейских дворах». Московиты, раскрыв рты, верили во все сказанное, вызывая у Штадена отвратительную усмешечку столичного люмпена, потешающегося над доверчивостью провинциальных «лохов».

Ульфельд рассказывает, как его обокрали в Риге — тогда городе, вообще-то, сугубо немецком. В Риге не то что русских в помине не было, даже местных — латышей, точнее латгалов, ливов и пр. «сельское мужичье» просто на порог не пускали. Это не мешает Ульфельду сделать вывод, что «эти русские» (Oh, those Russians! — будут из века в век с тех пор повторять иностранцы) «хитры, лукавы, упрямы, невоздержанны, сопротивляющиеся и гнусны, развращенные, не говоря бесстыдные, ко всякому злу склонные, употребляющие вместо рассуждения насилие...» И невероятные воры, конечно же [6] .

Столь далеко идущие выводы сделаны о стране и народе, которые как будто ничем посланника не обидели. А вот по поводу немцев-рижан и народов Прибалтики такие же выводы почему-то не делаются... Логика железная! В Риге обокрали — но все равно немцы честные. В Москве пальцем не тронули — но я же знаю, что московиты — известные ворюги.

Вспоминаю в этой связи, как в 1999 году повезло побывать в нескольких странах Латинской Америки. Напутствия в турагентстве, а также друзей-дипломатов свелись к одному: как будете в Бразилии, особенно в Рио-де-Жанейро, держите ухо востро, воруют невероятно, оглянуться не успеете, как лишитесь денег, вещей и чемоданов заодно. Истории об изобретательности и наглости бразильских воров рассказывали самые невероятные, особенно что касается воровства на пляжах Копакабаны. Мы и держали. И ничего, ни у кого в нашей большой группе — ни малейшей пропажи за неделю. Зато в тишайшей и добропорядочнейшей Аргентине в эту же поездку у меня стащили часы. Не успел оглянуться, причем что забавно, именно на самом респектабельном пляже.

Еще один иноземный посол, на этот раз из Голландии, Фан-Кленк, рассказывает, как его обманули в Москве — всучили негодную шкурку соболя с вылезшей шерстью. Нехорошо, кто спорит? Но почему уважаемый дипломат распространяет сильные эпитеты на весь народ и считает, что все русские — жулики и воры? [7]

Скоро мы увидим, что о нравственных качествах русских есть и совершенно другие высказывания иностранцев. Но именно негативные оценки (по большей части мало доказательные и пристрастные) были любовно собраны, сочтены за истину в последней инстанции и легли в основу мифа о неискоренимой русской вороватости. Почему?

Наверное, механизм тут принципиально такой же, как и механизм создания других черных мифов о России. Есть люди, иногда непонятливые иностранцы, а иногда разобиженные на жизнь соотечественники, которые сказали о нашей стране и нашем народе некие обобщенные гадости. И есть другие люди, которые их с большим мазохистским удовольствием повторяют, постепенно превращая чужую злобную остроту или литературный анекдот в истину в последней инстанции.

Со временем мы даже научились не только жить с таким представлением о самих себе, но даже ловко выворачивать этот миф, превращая русскую склонность к криминалу чуть ли не в достоинство. А если и не в достоинство, то, по крайней мере, в некую вполне приличную, не очень мешающую жить национальную особенность.