Ане понравился новый физик, не замечаешь, как урок проходит. Он часто задавал вопросы классу, чтобы ребята сами догадывались, почему происходят те или иные явления, и любил, когда они задавали вопросы. Оказывается, в разных странах разное напряжение в сети и разная частота тока: в СССР 60 герц, а в Америке, например, 50.

– А что лучше, как у нас или как у них? – спросил Жданов.

– Конечно в Советском Союзе все самое лучшее! Не задавай глупых вопросов, – басом сказал Коротких. Все смеются, а Сергей Прокофьевич хмурит брови и улыбается в усы. У них в классе теперь учатся маленький Долгих и высокий Коротких, и учителя их часто путают, когда вызывают.

– Смотри, Коротич, достукаешься, укоротят тебя! – процедил Долгих.

– Кому до чего, а вшивому до бани. Завидки берут, что у других и рост, и красота…

– Я много в жизни потерял из-за того, что ростом мал! – крикнул Жданов.

Сергея Прокофьевича слушаются, но не боятся. Однажды Аня и сидевший за ней Г ера Клюнд так увлеклись выискиванием новых комбинаций из слова «гидроэлектростанция», что не заметили, как рядом остановился учитель: «А вы чем тут занимаетесь?» В перемену он остановил Аню в коридоре:

– Не ожидал я от тебя, Хазанова. Ты чем на уроках занимаешься?

– Ну Сергей Прокофьевич, это же только один раз. Разве вы сами, когда учились в школе, никогда на уроках не играли в слова?

Опять он хмурит брови, но не только губы под усами, а и глаза улыбаются.

– Сергей Прокофьевич, мы на физике больше не будем играть, честное-пречестное.

– А на других уроках?..

Аня чувствует, что на самом деле он не сердится.

У новой математички привычное выражение ненависти на лице. И к ученикам, и к своему предмету. Особенно она не любила Аню, хотя Аня прекрасно училась по математике. Однажды, когда Аня вечером гуляла с девочками около школы, они столкнулись с Клавдией Петровной. Та была пьяная!

– У, Хазанова! Глаза бы мои на тебя не глядели.

От неожиданности и обиды Аня потеряла дар речи.

– Ты меня не уважаешь, думаешь, раз у тебя отец начальник, так ты умнее всех.

– Я так не думаю. И я всех учителей уважаю.

– А я думаю – не уважаешь. Вид у тебя такой…

Аня молчала.

– Ну ладно, иди гуляй.

К счастью, вскоре Клавдия Петровна ушла из школы, и им прислали молодую Эвелину Семеновну, только что окончившую институт. Она стала их классной руководительницей вместо Эльзы Михайловны, которую назначили директором музыкального училища, где после скандала с Зайченко решили укрепить дисциплину, и лучшей кандидатуры для этого не было, наверное, во всем Гиперборейске.

Свистунова исключили из школы. У Нинки, которая ходила тогда с ними на чердак, а потом толкалась с ним в подъезде, будет ребенок. Дотолкались! Теперь он пойдет в ПТУ, и их поженят по заявлению родителей. Некоторые девочки в девятых классах ходят с мальчиками. У них в классе пока никто не ходит. Как-то Валерка Чуркин подошел к Ане на катке: «Можно тебя домой проводить?» – «Не знаю». – «Ну, ты до завтра подумай, потом мне скажешь». Остроумно, но противный он!

В этом году Аня заканчивает музыкальную семилетку и загружена как никогда. Но ей это нравится: чем больше делаешь, тем больше успеваешь. А столько интересного происходит в городе! Хореографический кружок ДК энергетиков поставил второй акт «Лебединого озера». Девочка Таня, восьмиклассница из их школы, в роли Одетты похожа на «Девушку с письмом» Вермеера. Какая музыка и как хорошо они поставили! В ДК калийщиков объявлена встреча с писателем Куниным из Москвы. Собралось много школьников, это местная библиотека постаралась. Писатель не так уж интересно выступал, ничего особенного им не рассказывал. А в конце вечера вдруг сказал, обращаясь к залу – дескать, я понимаю, ребята, что вам тут скучно, трудно приобщиться к настоящей культуре. Действительно, чего можно ожидать, если даже ваша библиотекарша – как ее зовут? Тамара Георгиевна? – если даже она безграмотно говорит по-русски. Сказал, что искренне сочувствует гиперборейским школьникам. Но почему-то от его слов всем стало неприятно и обидно за Тамару Георгиевну, которая, заплакав, ушла со сцены. Писатель попытался сгладить эффект от своих слов, но было поздно что-либо изменить. Он ушел вслед за библиотекаршей под тяжелое молчание зала. Никто ему не аплодировал. Аня недоумевала: неужели он хороший писатель? Могли бы ее любимые писатели вот так, походя, обидеть маленькую Тамару Георгиевну, которая так старалась, чтобы все прошло хорошо? Наверно, Паустовский никогда бы такого не сказал.

Он появился в Аниной жизни недавно, и это было не так, как с другими писателями – она как будто была с ним на равных, и его книги становились друзьями-собеседниками, как живые люди. Вместе с ним она хохотала над проделками гимназистов, восхищалась фразой Андрея Платонова «Тихо было в уездной России» и его собственной «Дождь шумел в водосточных трубах», открывала тайну цезуры, которую набегавшие на берег волны нашептали слепому Гомеру, переживала за судьбу влюбленных в «Северной повести» и ужасалась наказанию шпицрутенами. Самым страшным было то, что били свои же товарищи, и каждый из них становился послушным орудием смерти того, с кем служили бок о бок многие годы. А как здорово придумали ребята в киевской гимназии кричать на встрече сербского короля вместо «живио» (да здравствует) сначала «жульё», а потом «держи его»!

В начале осени она случайно встретила на пристани директора музея Коновалова. Он узнал ее – вспомнил, как они вместе снимались в фильме о Гиперборейске. Пока ждали катера, разговорились. Оказалось, что Коновалов знал Паустовского, и Паустовский даже писал о нем! О нем и его товарищах-комсомольцах, когда они работали в тридцатые годы на строительстве комбината, а писатель в своих скитаниях по стране приехал в Гиперборейск и написал очерк «Коноваловские ребята». Аня смотрела на директора с таким восторгом, как будто Константин Георгиевич собственной персоной предстал перед ней. «Вас, наверно, в комсомол будут принимать в этом году?» – «Да. А вы не могли бы мне дать рекомендацию?» – «Могу!» – «Ой, спасибо большое!» Аня сама не знала, как решилась попросить у него рекомендацию, и была счастлива его согласием. Они стояли, облокотившись на перила дебаркадера, под лучами еще теплого, но не жаркого солнца.

– Как ты думаешь, что делает человека счастливым?

– Хорошие друзья, интересная работа…

– И всё?

– Нет, еще у него должна быть настоящая любовь.

– И тогда человек обязательно будет счастлив? Больше ничего ему не нужно?

– Ну, нужны путешествия. Хобби. Взрослым – чтобы у них были хорошие дети.

– Ну, предположим, есть у человека все это. И что же, ему ничего больше не будет нужно?

Господи, куда же он клонит?

– А что еще? Большая квартира? Ну, и если он хочет, машина, дача, моторная лодка…

– А еще?

– Красивая мебель, одежда. – Она понимала, что говорит не то, но не представляла, что еще можно придумать.

– Нет. Все, что ты говоришь, – это внешнее, а счастье человека у него внутри. Можно быть счастливым, даже не имея всего того, что ты сейчас назвала. А можно все это иметь и все равно не чувствовать себя счастливым.

Ну конечно! А она какую-то ерунду молола, которой и сама не верила. Ане вспомнился старый разговор с дедом – как он рассказывал, что в лагере его как-то послали снимать показания метеорологических приборов и он оказался один в поле на рассвете, стоял, вдыхая свежий воздух полной грудью, подставляя лицо ветру, и чувствовал себя счастливым. Она его тогда спросила: «В лагере было хорошо?» Это ж надо, какой она была дурой!

– В лагере не может быть хорошо.

– А что было плохо?

– Вот стану совсем старым, почувствую, что жизнь кончается, может быть, расскажу. А пока полон сил, надо спешить жизни радоваться.

Аня отказалась, чтобы ее выбирали комсоргом класса. Ребята думали, что она ломается, а она совершенно искренне не хотела этого. Даже показывала кулак мальчишкам, которые говорили, что все равно ее предложат. Она мотивировала это тем, что у нее выпускные экзамены в музыкальной школе. А вообще, она потеряла интерес к общественной работе последнее время. Как ни странно, она почувствовала это впервые после «Артека», куда ее посылали именно за эту работу, ну и еще за отличную учебу. Так же, как ни странно, в изменении своего отношения она видела влияние Паустовского – какой-то сдвиг произошел в ней, развилась склонность к самоуглублению. Она вдруг поняла, что бывать одной, хоть иногда, необходимо. Когда все время с ребятами, нет времени подумать, попытаться понять и объяснить то, что видишь. И тогда постепенно глупеешь. А потом ей всегда казалось, что маме не очень нравится, что она такая активистка. И Аня решила отойти от этих дел. Комсоргом выбрали Галю Быстрову.

Аня по-прежнему сидела за партой с Валей Третьяковой. Это Валя одной из первых в классе обрезала челку. Она не злая, не сплетница, и это привлекало к ней Аню. Они часто гуляли вместе, так как мама с папой по-прежнему настаивали, что лучше проводить время с подругами на свежем воздухе, чем сидеть по квартирам. У Вали есть младшие брат и сестра, вся семья вместе с бабушкой живет в двухкомнатной квартире. В большой комнате, темной от занавесок, множество вязаных салфеточек – на столе, на комоде, на тумбочке. Валин папа – рабочий на химфабрике. Иногда у него бывают запои.