Шрифт:
— Да, циникам нашим не понять, — пробормотал Осинкин про себя.
Но Женя расслышала.
— Пап, я как раз давно тебя хотела спросить — а что такое циник?
В этот самый момент Тося, лежавшая все время разговора у ног Жени, вскочила сначала на все четыре лапы, а потом на две задние, а обе передние положила на плечи Александру Осинкину.
— Ого! — сказал Осинкин, которого сразу признавала любая собака, и потрепал Тосю за большое мягкое ухо. — Ну и велика же ты!
И Тося, недолго думая, лизнула его щеку своим теплым тряпочным языком.
— Но-но! — закричал Осинкин, отталкивая ее огромную морду. — Без этих глупостей!
— Признала, признала! — закричала Женя, хлопая в ладоши. — Признала хозяина!
— Это ты хочешь сказать, что мы ее в Москву берем? — спросил Осинкин, нарочито удивляясь.
— Папа! — укоризненно сказала Женя, чувствуя, что Тося уже защищена. — Она мне жизнь однажды спасла!
— Ох, дочка, — вздохнул Осинкин. — Что-то больно много посягательств на твою жизнь за не очень большой отрезок времени…
Но что такое «циник» Жене не удалось узнать и на этот раз, потому что в это время папа быстро набрал чей-то номер в своем мобильном телефоне и закричал бодро и весело:
— Маша, Машенька, где ты?.. Так, понятно. Здорова?.. Куда ехать, спрашиваешь? Выбирайся оттуда как-нибудь — и прямо в Москву! Только в Москву! Я дня через два-три прилечу! Где Женька, интересуешься? — папа подмигнул дочери. — Да вот она — тут, со мной рядом стоит!
И Женя стала рвать мобильник из папиных рук.
Но последовавший за этим разговор ее с мамой, наконец-то услышавшей голос живой дочери, мы читателю передавать не будем.
Как писал великий Гоголь — «Перо мое вяло, мертво, с тонким расщепом для этой картины!»
Он имел, разумеется, в виду оточенное и расщепленное у основания гусиное перо, каким писали в его время.
Мы, действительно, хоть и не пишем гусиным пером, не беремся описывать эту сцену. С одной стороны, как уже сказано, не имеем нужных для этого красок. С другой же стороны — жалеем нашего чувствительного читателя. И в то же время — не желаем слушать насмешек над слишком чувствительной сценой читателя вовсе бесчувственного.
Хотя ему браться за наше правдивое повествование мы бы и вовсе не советовали. Поскольку, хотя далеко не все наши герои — люди чувствительные, но большинство из них, несомненно, умеют чувствовать. И их чувства выходят далеко за границу острого желания выпить холодного пивка или сказать что-нибудь особенно мерзкое по поводу того, что самому тебе — недоступно. Как умение, например, танцевать в прославленном кордебалете Мариинского театра.
Глава 55. В путь, в путь!.
Начались сборы в дальнюю дорогу.
Шамиль полагал, что Ножева и Веселаго он должен либо доставить домой тем же способом, каким они прибыли сюда, либо посадить где-либо на удобный поезд. Но помимо их двоих, он приглашал в свою машину и Тома, и Петра Волховецкого, и кого угодно еще, уверяя, что у него в ней есть еще одно дополнительное место…
В результате интенсивных переговоров сложилась такая картинка: сейчас все едут на двух машинах в Горно-Алтайск. На машине вирусолога Лютого едут Осинкин, Осинкина, Василий и Леша, а с Шамилем — все остальные. Василий тут же сказал Леше:
— Хоть по дороге пообщаемся!
Отметим, что Никита Лютый как впал во время схватки у Черги в некоторый ступор, так из него до сих пор и не вышел — поскольку после внезапно увиденного им самого настоящего, хоть и короткого боя возник новый, ничуть не менее неожиданный для него пласт впечатлений.
В его картину мира никак не укладывалось то, что он сейчас наблюдал.
У него самого было двое детей, одному — два, другой — четыре года. Каковы сегодняшние подростки — он точного представления, пожалуй, еще не имел. Но скорее уж он видел их с банкой пива в руке или на попсовом концерте в совершенно лунатическом состоянии — плавно поводивших высоко вытянутыми вверх руками. А здесь по обрывкам фраз он реконструировал совсем другую картину. И все никак не мог к ней адаптироваться. Тем более когда по ходу разговора узнал про музей Рауля Валленберга в доме Степы Барабанчикова…
Итак, в Горно-Алтайске путники предполагали воссоединиться с Саней — и, соответственно, с «Волгой». Там должны будут остаться Василий и Александр Осинкин. Все же остальные договорились двигаться дальше вместе на двух машинах — в сопровождении, конечно, мотоциклетного конвоя — до Барнаула. А к тому времени все помаленьку решат — кому куда.
Леша при этом дал понять Осинкину, что пусть он, нисколько не спеша, занимается вместе с Василием подготовкой обвинения киллерам — чтобы они ненароком не оказались на свободе за отсутствием материала для обвинения… И что генерал-лейтенант Шуст поручил им девочку, и они с Саней доставят ее в полном порядке — а тем более теперь, когда непосредственной опасности для нее уже нет, — в ту точку Москвы, из которой они ее забирали.