— Это что — в Бабкине, что ли?

— Да, там…

— Это кто ж такая?.. Хе-хе… Свежая крестьяночка…

Николай хмурится. Он явно не хочет поощрять ухмылок приятеля.

Но приятель тут же начинает оценивать саму картину. Она ему не нравится.

— Гм… Воздуху много… но этот куст за окном кричит…

Тут же заходит еще один художник, длинноволосый, как все художники, в широкой блузе — и тоже начинает оценивать. Но так и нельзя понять, правда ли им не понравилась картина, или просто они не сумели совладать со своей завистью.

Вскоре, однако же, внимание их сосредоточивается на графине с водкой, который стоит посреди стола. И чем больше они пьют, тем больше верят, что слава — вот она, что они идут к ней прямиком! Николай никому не говорит главного — что она — она, которая изображена на его картине, так верит в него! Она говорит, что он непременно будет великим человеком!

И ему не приходит в голову, что он уже ничего не успеет сделать для этого…

Почему-то второй день вспоминалась ему библиотекарша Дина Борисовна.

Читать Олег выучился в четыре с половиной года. Выучил сосед, добрый дядя Петя, старый учитель. И Олег сразу стал читать все подряд, что попадало под руку. А с первого класса искал уже книжки по собственному плану. Скудный домашний запас был прочитан за несколько месяцев. Телевизор ему, в отличие от всех почти Олеговых приятелей, чтения не заменял. Книжный голод — когда нечего читать — был несравним с просто голодом: тот можно было перетерпеть, зная, что рано или поздно придет мама и принесет что-нибудь поесть. А книжек не приносил никто.

В районную детскую библиотеку он записался во втором классе. Ему было восемь лет. Выбранную книжку он проглатывал мгновенно, едва принеся домой. И сейчас еще помнил, как торопливо разматывал длинный шарф, скидывал грязные ботинки — скорей, скорей читать! И с замиранием сердца шел на другой день в библиотеку, боясь, что выгонят: «Ты только вчера брал!»

Но Дина Борисовна его не выгоняла. Наоборот — встречала улыбкой, говорила, как взрослому: «Здравствуй, Олег!» И главное, главное — тут же шла с ним туда, куда не проходил никто из теснившихся у прилавка, еле доставая до него подбородком, — те, кто приходили нередко с мамами или бабушками и брали обычно книжки-игрушки. Дина Борисовна шла с Олегом в глубину большой комнаты, останавливалась между стеллажами и говорила: «Советую тебе посмотреть вот на этих трех полках. А потом я подойду, мы обсудим твой выбор».

«Советую… Обсудим твой выбор»!..

Никто, никогда и нигде так с ним не разговаривал, ни в восемь лет, ни в двенадцать, ни в пятнадцать.

С замиранием сердца осторожно перебирал Олег книги на полке. Интересную узнавал по необъяснимым признакам — потрепанность, толщина — и, конечно, первая же наугад открытая страница! И картинки — они тоже говорили очень-очень много.

И лицо Дины Борисовны освещалось, когда она видела, что Олег выбрал правильно.

— Да, это прекрасная книга. Тебя она увлечет. Она соответствует, мне кажется, твоим вкусам.

«…Твоим вкусам»! Никто и нигде больше не думал о вкусах Олега, не считался с ними. Мама и рада, наверное, была бы считаться, но для этого у нее не хватало денег. Потому, кажется, она предпочитала вовсе не знать о вкусах сына — чтоб не огорчаться зря. А книжки, которые он приносил из библиотеки, смотрела — и всегда смеялась: «Это ж ты мои книжки берешь! Которые я читала в детстве! Мне они все от соседки доставались — а она старше моей матери была». И действительно — это были старые, потрепанные и заботливо подклеенные библиотекарями книжки, и на многих стояли очень давние годы, когда они были изданы (Олег всегда смотрел имя автора и год издания) — не только 1955, но даже и 1941…

Он стал вспоминать их.

Конечно, можно было попросить какие-то книги в тюремной библиотеке. Но детских, да еще этих, давних, там наверняка не было. И главное — Олег не хотел теперь читать. Он хотел вспоминать.

Наметил себе перебирать в памяти по две книги в день.

Память у Олега была прекрасная. А время — бесконечным. Впереди жизнь, которая вся, без остатка, пройдет в этих стенах.

Первым вспомнился почему-то мальчик Кирилка из любимой книжки «Марка страны Гонделупы». Главным героем был там, конечно, Петрик. Он собирал марки. Как уютно усаживались они с мамой вечерами на тахту, зажигали настольную лампу и раскладывали (Олег помнил это описание наизусть) большущую карту всего мира… И путешествовали в те страны, откуда родом была купленная ими новенькая марка.

Но сейчас Олег вспомнил именно рыженького Кирилку. И про него он помнил наизусть — как отец его где-то далеко, а он пока живет у тетки, а у нее шестилетний сын Генечка. Олег помнил, каким противным казалось ему в детстве это имя. «Новые ботинки, которые ему отец перед отъездом купил, носит Генечка. И шапку-ушанку тетка тоже велела отдать Генечке…» И Кирилка этот все вздыхает и вздыхает. «Плохо жить на свете, когда совсем один, когда тетка на каждом шагу кричит, а дядя, хоть добрый, да слова не смеет сказать за Кирилку. Только иногда даст три копейки на ириску. А отец далеко на севере и писем не шлет. А главное, плохо, когда нет товарища, плохо, плохо…»