Я слушала очень внимательно, стараясь все понять и запомнить, но мне это не совсем удавалось. Да о чем там говорить! Кроме него, предмета моего обожания, меня вообще мало что интересовало, разве что только моя учеба.

Ради него я готова была абсолютно на все: хоть с башни сигануть, хоть босиком по раскаленным углям пройтись. И стала гораздо меньше краситься по его просьбе, довольствуясь лишь легким макияжем, и перестала одеваться уж так прямолинейно по-рокерски, закинув куда-то подальше свою косуху и черные штаны, ограничиваясь джинсиками, свитерами и курткой вполне умеренного толка, ну чуть-чуть с уклоном в любимое байкерство. Но стрижку «графическое каре», черные волосы, корни которых подкрашивала каждую неделю, чтоб никто не догадывался об их истинном цвете, и бритый лобок с периодически восстанавливаемыми разными татушками оставила в прежнем виде. Последнее ему особенно нравилось и почему-то очень веселило.

Мы вместе встретили Новый год в компании его друзей в загородном доме, и ходили там по лесу на лыжах, и катались в санках с горки, и играли в снежки, и всей компанией лепили снежную бабу. А возвращаясь в дом, грелись у большой печки и тихими голосами пели под гитару и играли в «монополию», в которую господин Берестов выигрывал всегда, вызывая неизменное разочарование остальных и азартное желание отыграться.

И это было такое непередаваемое счастье!

Я летала! Обнаружилось, что у меня есть невидимые крылья! Я жила в раю, я дышала волшебным, пьянящим воздухом этого рая, и мне казалось, что так будет всю оставшуюся жизнь, потому что скорее все моря и океаны выйдут из берегов, чем сможет остыть моя любовь к нему, стать спокойнее, привычнее — стать иной! Всем накалом своей души, каждой клеткой я буду так же сильно любить его всю жизнь. А он меня!

В конце января Сергей заехал за мной в общежитие совсем поздно, часов в одиннадцать вечера. Я, счастливая, улыбающаяся, раскрасневшаяся от морозца и чувств, впорхнула в машину, поцеловала его в щеку и тут же перестала улыбаться, увидев, как он выглядит. От усталости и каких-то переживаний Сергей не просто осунулся, он почернел лицом, под глазами залегли темные круги, заострились скулы, впали небритые щеки, покрытые многодневной щетиной.

— Сережа, что-то случилось? — перепугалась я.

— Ничего, Славка, — хриплым, замученным голосом сказал он. — Просто устал, как собака, вымотался — проблемы рабочие навалились одна за другой. И есть хочу, — попытался улыбнуться он.

Это мимическое действие давалось ему с трудом, совсем не давалось, можно сказать, лишь обозначило морщины, которых у него до сих пор не наблюдалось, он словно постарел на несколько лет.

— Тогда поехали скорей домой! — поторопила я, прижавшись к его плечу. — Буду тебя кормить, жалеть и баловать, и ванну тебя расслабляющую сделаю!

— И песенку спою, — добавил он, поцеловав меня в лоб. — Поехали, мне такая программа нравится.

Целые сутки Сергей просто отлеживался. Выключив все телефоны, смотрел рассеянно телик, о чем-то думал все время, и тяжелая складка то и дело появлялась между его бровей. Что не мешало ему с удовольствием и с аппетитом съедать все, что я старалась приготовить. Обычно, когда я кулинарила, он находился со мной в кухне и помогал, выполняя работу «помощника шеф-повара», как он шутливо это называл, и мы болтали, смеялись, пока готовили, а потом вместе мыли посуду.

В те сутки у него на это не было ни сил, ни желания, и я его жалела страшно и все старалась как-то побаловать, даже шампанское, позабытое в холодильнике после январских праздников, открыла, что он поддержал с энтузиазмом.

Всю ночь мы занимались такой потрясающей любовью, что мне казалось, у меня сердце разорвется, и он совсем не давал мне спать, начиная целовать, если я задремывала, и все шептал горячими губами:

— Не спи, Славочка, хочу, чтобы ты была со мной, потом поспим…

И я откликалась на этот зов, и отвечала на его ласки, и с ума сходила от его нежности, от его страстного напора, а он шептал мне какие-то слова о том, какая я необыкновенная, прекрасная и что-то еще, еще…

Я почти не слышала, что он говорил, все мое тело звенело каждой клеткой, в голове, оглушая, стучала набатом кровь, и я шептала что-то в ответ, и принимала, принимала эту его горячую неистовость…

А утром наступила моя смерть, и я умерла — меня не стало.

Когда я проснулась, он, полностью одетый и выбритый, сидел на краю кровати и смотрел на меня, наклонился, поцеловал коротко в губы, снова сел прямо и сказал:

— Славочка, сегодня я улетаю в Америку. Надолго. Навсегда. Жить.

— Как это?.. — совершенно и абсолютно не поняла я.

— На самолете, — даже без слабого намека на шутку ответил он.

— Но почему?! — тупила девочка Слава.

— Я это давно планировал, — начал объяснять он, отвернувшись от меня и глядя куда-то на старый хозяйский сервант. — Еще до встречи с тобой, и документы давно подал на выезд. У меня билет уже несколько месяцев как на руках, но до последнего момента, до позавчерашнего дня, было неизвестно, выпустят меня или нет.