«Усложнение» эмоциональной жизни венесуэльцев было замечено психологами. Интересные наблюдения сделал Роберто де Вриес: «Для венесуэльцев до 2002 года была характерна только одна из четырех основных эмоций — радость. Мы были „патологическими“ весельчаками. Это была радость без причины, по любому поводу, вне реалий, вне временных ограничений. Она не имела отношения к радости по поводу конкретного успеха, это было стилем жизни… Возникновение образа венесуэльца — носителя чистой радости — привело к тому, что нас стали воспринимать как поверхностный народ» [16] . Только в 2002 году (после попытки апрельского путча) венесуэльцы открыли для себя, что существуют другие эмоции: ярость, грусть и страх. Де Вриес считает, что усложнение спектра эмоций будет полезным для «весельчаков», потому что поможет венесуэльцам «расти, мужать и дополнять друг друга в индивидуальном и коллективном плане».

Эгоцентричность венесуэльцев препятствует их естественному вживанию в иную национальную среду, даже, казалось бы, в братских странах Латинской Америки. Там венесуэльцев нередко воспринимают как «высокомерных», «эгоистичных», «самодовольных». Венесуэльцы не слишком раздумывают над тем, где можно пустить пыль в глаза, а где лучше воздержаться. В союзной Боливии, большая часть населения которой живет скудно и бережливо, «официальные боливарианцы» демонстрируют расточительность и склонность к bochinche,чем вызывают неприязнь даже у своих политических сторонников. И попробуй намекнуть на это «начальству» этих гуляк в Каракасе: лица каменеют, в глазах возникает недоверие — это типичный наговор, клевета и зависть.

Коренные венесуэльцы относятся к иностранцам («мусью» в бытовой лексике венесуэльцев), приезжающим в страну на ПМЖ, без тёплых чувств. Наша соотечественница, назвавшая себя «KaSandra», поделилась в Интернете впечатлениями, возможно слишком эмоциональными, о своих попытках устроиться в Венесуэле. Приведу характерный фрагмент:

«Я просто со смеху покатываюсь, читая комментарии соотечественников, которые хотят ехать в Венесуэлу, чтобы там жить, учиться и работать. Слишком много фантазий, и поэтому обведут вас там вокруг пальца как последних лохов. Венесуэльцы — хитрый и лицемерный народ. На вид они очень обаятельные и приятные, но вы никогда не узнаете, как они к вам относятся на самом деле. Они будут вас обнимать, целовать, говорить, какой вы умный и хороший, а про себя в это время думать: ну и лопух же ты! — или что-то в этом роде. Я хорошо знаю эту страну и людей. Чтобы там выжить, нужно быть такими, как они, и добиваться своего, отбросив всякие моральные принципы, исходить во всём только из своих собственных интересов, плевать на всех и при этом очень мило улыбаться и говорить, какие они все хорошие и красивые. Чем больше у вас лицемерия, тем легче жить в этой стране».

В упомянутой книге «Кто мы, венесуэльцы?» есть глава, посвященная пришлому люду — кубинцам, аргентинцам, перуанцам, колумбийцам, выходцам из островных стран Карибского бассейна. Все они под неумолимым аналитическим скальпелем автора выглядят не слишком привлекательно. Вывод понятный: в Венесуэле без пришельцев жилось бы лучше. Они претендуют на своё жизненное «пространство», рабочие места, корректное отношение к себе, а по мере укоренения и получения гражданства — на полное правовое равенство с венесуэльцами. Впрочем, получение гражданства в Четвёртой республике часто растягивалось на десятилетия, процедура получения венесуэльских удостоверений личности долгие годы была обставлена неимоверным количеством бюрократических препятствий, преодолеть которые удавалось только с помощью mordida— весомой взятки.

В Пятой республике mordidaне изжита, но процедура получения гражданства заметно ускорилась. Новые граждане — новые избиратели, и они в знак признания за терпимое отношение к себе на выборах оказывают предпочтение кандидатам боливарианской власти.

Чавес — «венесуэлец в сконденсированном виде» — всегда учитывает особенности национального характера, поэтапно осуществляя свои революционные проекты, выстраивая стратегию и тактику построения нового общества. Он без колебаний меняет союзников, делает своими те программы, которые кажутся ему перспективными, отказывается от тех, которые пробуксовывают, и маневрирует на венесуэльских политических просторах от станций «Национализм» и «Радикализм» до станций «Марксизм» и «Троцкизм».

Такая идеологическая гибкость долгое время помогала Чавесу руководить «Движением Пятая республика» [17] и не конфликтовать с политическими попутчиками. Различные левые тенденции и личные амбиции левых политиков (относительно) мирно уживались под широкой тенью президентской власти. Но управлять революционным процессом Чавесу с каждым днём было всё сложнее. Сколько партий, столько программ и догматических ограничений. Только попробуешь сделать шаг вперёд, как звучат предостерегающие окрики мини-партий: оппортунизм! ревизионизм! сектантство! уступка оппозиции!

Этот разнобой мнений в типично венесуэльском духе (кто громче крикнет) побудил Чавеса взяться за строительство полноценной партии «под себя». Настоящий Лидер невозможен без исполнительного политического инструмента, связанного тысячами нитей с народными массами…

Чтобы лучше понять Уго Чавеса, отправимся в штат Баринас, в те края, где прошло его детство. От Каракаса до городка Сабанеты — 600 километров пути, преодолеть их можно за шесть-семь часов: неплохие шоссейные дороги, многочисленные заправочные станции и придорожные закусочные. На алькабалах — полицейских КПП — никто к тебе не пристаёт: в Венесуэле живут самые благожелательные гаишники в мире.

Обширный штат Баринас раскинулся на юго-востоке страны до самой границы с Колумбией. Это Llanos —венесуэльская степь, но с поправкой на тропики: с круглогодичной жарой, обильными дождями, необыкновенно плодородной землёй. Население штата занято выращиванием сахарного тростника, хлопка и скотоводством. Сугубо крестьянское хозяйство, которое дождь нефтедолларов обошёл стороной.

В Сабанете каждый житель охотно покажет, где находилась «зона обитания клана Чавесов». Деревянно-глиняный домик Росы Инеc, любимой бабушки, у которой рос Уго, не сохранился. Он полностью снесён, и небольшой земельный участок на углу двух улиц — Байон и 11-й — засыпан щебёнкой. Этот дом был главной исторической реликвией в городе: в нём прошло детство популярного президента. В любой стране подобные места становятся культовыми, посещаются туристами, дают возможность зарабатывать деньги в местный бюджет. И на тебе — пустырь, хрустящая щебёнка под ногами, ободранные стены невзрачных построек вокруг.