…Во мне нет ни тени самолюбия. Я просто бегаю от того, за чем гоняются мои коллеги, а вот самолюбие сволочное мучит. А ведь надо быть до такой степени гордой, чтобы плевать на самолюбие».

Орлова сыграла миссис Сэвидж очень по-своему, не пытаясь повторить Раневскую. Ее хрупкость и женственность углубляли драматизм пьесы. Однако вскоре эта история получила новое скандальное продолжение.

После того как врачи поставили Вере Петровне Марецкой страшный диагноз (рак головного мозга), Юрий Александрович решил ввести бывшую жену на роль миссис Сэвидж. Он хотел предоставить ВэПэ последний шанс. Однако и для Орловой эта роль была последним шансом. Последовал грандиозный скандал…

Впрочем, скандалы были неотъемлемой частью творческой жизни театра им. Моссовета времен Завадского.

…Первой из великой троицы ушла Орлова. 26 января 1975 года смертельно больная Марецкая нашла в себе силы пойти на панихиду великой Любочки. Вера Петровна долго стояла у ее гроба, а затем, говорят, тихо произнесла: «И тут она первая…»

*

Раневскую и Марецкую связывали еще более непростые отношения. Фаина Георгиевна не упускала случая как-то поддеть свою подругу-соперницу Веру Петровну. Скажем, был такой случай. Однажды две великие актрисы шли по улице Горького (ныне Тверской) и на углу увидели просящего подаяние слепого в черных очках.

Простодушная Марецкая положила в протянутую руку калеки целый рубль. А когда актрисы прошли еще немного по улице, все же спросила у Раневской с сомнением:

— Как ты думаешь, Фаина, он и впрямь слепой? Или меня опять надули?

Раневская убежденно ответила:

— Ни капельки не сомневаюсь, что тот, кому ты подала милостыню, не притворяется. Он действительно слеп как крот.

— Почему ты так уверена, Фаина?

Он же ясно сказал тебе:

— Спасибо, красотка!

*

Однажды чем-то раздосадованная Вера Петровна Марецкая в сердцах вскричала на собрании труппы:

— Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!

На что Раневская своим баском язвительно заметила:

— Терпеть не могу стоять в очереди!

*

Рассказывают, что Раневская в семьдесят лет вдруг заявила, что наконец-то приняла решение вступить в партию.

— Зачем Вам это на старости-то лет?.. — поразились коллеги.

— Так надо! — твердо ответила Фаина Георгиевна. — Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка говорит обо мне на партбюро!

*

Как-то у Раневской спросили напрямик:

— Как Вы думаете, почему у Веры Петровны и Сталинские премии, и «Гертруда», а у Вас нет?

— Голубки мои, — тяжко вздохнула Фаина Георгиевна, — чтобы мне получить все, что есть у Марецкой, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!

*

Однажды Вера Петровна представила Раневской какую-то свою хорошую знакомую:

— Рекомендую, Фаина Георгиевна, мы с этой милой дамой давно искренне дружим.

— Ну и против кого дружите? — спросила Раневская.

Люб и Фей

С великой Любовью Орловой Раневскую связывала долгая и крепкая, на всю жизнь, дружба. «Я стала сниматься в кино благодаря Раневской. Меня не отпускал театр в мой первый фильм, и я собиралась уже отказаться от съемок, но Фаина запретила мне делать это, доказывая, что кинематограф станет моей судьбой», — вспоминала Орлова.

— Сейчас вами любуются ваши близкие и зрители одного театра. А в кино вами будут восхищаться миллионы. Я благословляю вас, — напутствовала тогда молодую и малоизвестную театральную актрису Фаина Георгиевна.

Так оно и произошло. Орлова стала звездой советского кинематографа номер один, не сходившей с небосвода десятки лет.

Фаина Георгиевна говорила, что не знает человека «человечнее» Любови Петровны, и называла ее как-то немножечко странно: «Люб». А Орлова обращалась к Раневской неизменно «милый мой Фей!»

В фильме «Весна» у мужа Орловой режиссера Григория Александрова они с Раневской снимались вместе. Во время работы в картине Фаина Георгиевна нарисовала шарж на саму себя и подарила его Любови Петровне с такой дарственной надписью:

«Люблю грозу в начале мая, а в декабре люблю «Весну».

Любочке и Гришечке с нежной любовью. Ф. Раневская. Фея. Москва. Зима 1945 г.».

Несмотря на такие трогательно-дружеские отношения, и в адрес любимой Любочки Раневская позволяла себе довольно едкие шутки. Предметом всеобщей зависти было то, что Орлова могла свободно ездить в Париж за обновками — практически у нее и у Александрова был так называемый «открытый счет» и такой же паспорт. Фаина Георгиевна любила рассказывать, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в пижонку Любочку.